— И одному и другому? — уточнил Берко.
— Да-да. — Герц изобразил что-то, означающее улыбку, на полсекунды приподняв верхнюю губу в правом уголке рта, показав зуб и снова спрятав. Как будто попался он на невидимый рыболовный крючок, и рыболов как раз натянул леску. — Я так понял, что ты снова валяешь дурака, Мейерле. Нарушение субординации. Непредсказуемое поведение. Бляху и оружие потерял.
Кем бы ни был в своей жизни, дядя Герц, сорок лет носил он в бумажнике федеральную бляху офицера сил правопорядка. И хоть лишился он ее с позором, тон упрека в голосе невозможно не расслышать. Он повернулся к сыну.
— А на каком месте твоя голова, мне совершенно непонятно. Восемь недель до пропасти. Два сына и, мазел тов и кайнахора, третий на подходе…
Берко не спрашивает, откуда старой перечнице известно о беременности Эстер-Малке. Лишний елей тщеславному старикашке. Он лишь с умным видом кивает и отправляет в рот очередную лосиную тефтельку. Отличные тефтельки, сочные, ароматные, пряные, с дымком…
— Не возражаю, — скромно соглашается Берко. — Безумие. И я вовсе не хочу сказать, что этот пустой бурдюк мне нравится, без бляхи и пушки, гляньте на него только! Носится с голым задом по лесам, мешает жить порядочным людям… Да нужен он мне больно! Конечно, жена и дети мне нужны больше. И рисковать я лучше ради них буду, а не ради него. — Он переводит взгляд на миску тефтелек, и из недр тела его исходит неясный размытый звук, чисто еврейский: полуотрыжка, полустон, полурыдание и полу-еще что-то. — Но раз уж мы помянули бездну Реверсии, то я хочу особо отметить, что в такой обстановке я не хотел бы остаться без Меира.
— Вишь ты, какой преданный. — Герц тычет большим пальцем в сына, обращаясь к Ландсману: — Вот то же самое ощущал я к твоему отцу, благословенно его имя. А этот трус бросил меня на произвол судьбы.
Тон его легок и чуть ли не весел, но повисшее над столом молчание придало обстановке мрачный оттенок. Все трое сосредоточенно жуют, жизнь кажется долгой и весомой. Герц встает, наливает себе еще дозу. Подходит к окну, смотрит на небо, которое выглядит мозаикой из осколков разбитого зеркала, отражающих разные оттенки серого. Зимнее небо юго-восточной Аляски — Талмуд серого, неисчерпаемый комментарий Торы дождевых облаков и умирающего света. Дядя Герц для Ландсмана всегда оставался образцом компетентности, уверенности, аккуратности, методичности. В нем можно было заметить оттенки иррациональности и склонности к насилию, но они всегда скрывались за стеной его индейских авантюр, он прятал их так, как хитрое животное маскирует свои следы. Однако память Ландсмана хранит и дядю Герца в первые дни после смерти отца. Скрюченная в комок жалкая фигура за кухонным столом на Адлер-стрит, с выбившейся из брюк рубашкой, вцепившаяся в бутылку быстро убавляющейся сливовицы, столбиком барометра указывающей на сгущение атмосферы его скорби.