А они иногда ужаснее жажды!
Месяца два назад у меня еще имелись моральные силы презирать красноносых в нашем лагере. Сегодня я уже понимаю всех, кто в Сибири пьет…
Думаю, будь у меня больше денег, я бы тоже присоединился к ним.
Когда я сегодня пошел в лавку, расположенную на границе верхнего и нижнего лагеря, своего рода кантину, в которой многое можно купить по баснословным ценам, издали я увидел малыша Бланка.
Он стоял по другую сторону забора из колючей проволоки и широко раскрытыми глазами смотрел на окошки, на хлеб и сахар, чай и муку. Когда кто-то с ним заговаривал, он ничего не слышал. Нет, он не собирался ничего покупать, это не был физический голод, от которого он окаменел, это была душевная потребность снова с ними заниматься – прошлое и будущее слились воедино. Я долго смотрел на него, оставаясь незамеченным. Как он когда-то бредил в Тоцком? «Даме еще фунт кофе, Франц! Разумеется, сударыня, «Гватемала», сорт экстра…»
«У каждого из нас своя тоска!» – думаю я. Его маленькая, скудная и несказанно скромная – когда-нибудь снова встать за прилавок, и больше ничего… Но какого бы рода ни были наши стремления – великие или мелкие, все они одинаково гложут, одинаково изнуряют нас…
Временами малыш Бланк закашливается. Тогда он проводит рукой по бледным губам и мельком взглядывает на пальцы.
«Он никогда уже не будет взвешивать муку и сахар», – думаю я…
Вот уже два дня, как к нам прибывают эшелоны с турецкими пленными. Из одной теплушки выгрузили тридцать мертвецов и шестерых еще живых. Из другого вагона еще двенадцать. В остальных ни одного живого. Перемежающаяся лихорадка.
– Ничего нового, – рассказывает доктор Бергер. – В четырнадцатом году откуда-то прислали 200 холерных турков в закрытых теплушках. Они приехали в Пензу после трех недель дороги, и живыми из вагонов извлекли только 60 человек.
Мюллер подтверждает это.
– Когда я в пятнадцатом лежал в Самаре на вокзале, прибыли два вагона, окна и двери которых были заколочены досками. Все думали, что там продукты. Вагоны долго стояли, и никто о них не заботился. Когда же их вскрыли, там оказалось 68 турок, живы из них были только восьмеро. Вагоны отогнали за город, примерзшие трупы откалывали лопатами и бросали в хлорную яму…
Словацкому капитану, настоящему вояке, выражаясь по-австрийски, несмотря на всю тесноту, до сих пор удавалось одному во всем лагере занимать отдельную комнату. Характер его настолько невыносим, что никто не решается добровольно селиться с ним. «Нахальство – второе счастье!» – его девиз.
По жалобе вчера к нему решили подселить молодого фенриха. На жалобу ведь нужно как-то реагировать, не так ли? И если «наверху» не хватает мужества, «внизу» приходится таскать каштаны из огня.