Мы на некоторое время останавливаемся. Зейдлиц пропускает гвардейцев, провожая их холодным, пренебрежительным взглядом. Некоторые пьяны, идут в шапках, сдвинутых на затылок, вдруг с громким пением начинают бестолково плясать.
– Банда разбойников, – говорит он наконец. – Один эскадрон Холькинга загнал бы их в Байкал…
Перед нашими казармами стоят три старых командира, походящие на бывших артиллерийских унтер-офицеров. Они делают вид, словно мы не военнопленные, долго спорят, наконец в нерешительности отдают одной батарее приказ открыть огонь. Орудия разворачиваются и устанавливаются в проемы между зданиями казарм. Длинные передки вкатываются под прикрытие и тень красных стен, орудия готовятся к стрельбе.
После полудня приходит наш капитан с полковником фон Штранном, австрийским старшим по лагерю. Сбоку от него идут два большевистских командира.
– Постойте, фенрих! – восклицает он еще издалека.
– Да, господин капитан?
– Переводчик болен. Я слышал, вы говорите по-русски. Новый комендант хотел бы довести до нашего сведения приказы. Вот бумага, запишите, пожалуйста, что он скажет.
– Вы понимаете по-русски? – спрашивает комендант, молодой стройный человек с умным, но испитым лицом. – Хорошо, записывайте: «Кто станет оказывать содействие белым частям, будет расстрелян. Записали?.. Кто станет информировать белые войска, будет расстрелян. Записали?..
Те из военнопленных, кто хочет вступить в наши ряды, сразу станет свободным русским гражданином, получит паек, денежное содержание и оружие – записали и это? – как и наши солдаты. Комендант Пастухов». Готовы?..
В это время пара кавалеристов приводят первого пленного, молодого офицера патруля Вереникина. Его подводят к командиру. Они разглядывают друг друга, и их взгляды на секунду вспыхивают искрами ненависти, словно электрические разряды.
– Если ты дашь показания, мы тебя сразу расстреляем! – слышу я слова коменданта. – Если нет, будем пытать, пока не заговоришь!
– Что ты хочешь знать? – спрашивает офицер. Это молодой казачий фенрих. Его желтые лампасы почти горят, настолько они яркие.
– Кто вами командует?
– Бог! – отвечает фенрих странно высоким, торжественным голосом.
– Смеешься надо мной? – приходит в ярость комендант, замахивается кулаком, в котором зажата рукоятка тяжелого парабеллума, и сверху ударяет его между глаз.
Мы медленно отходим.
– И это братья?.. – бормочет Зейдлиц. – Сыновья одной страны?..
В нашем мозгу запечатлелись два новых понятия: белые и красные. Первое соприкосновение с трагедией, что разразилась в России…
На следующий день я встретил Шнарренберга. Он снова в своем амплуа, говорит о гибели русских свиней, об очереди французских лягушатников, о нашем победоносном шествии через Бранденбургские ворота.