Он ушел.
В предбаннике сидит старый китаец в перепоясанной черной блузе. У него лоснящееся, отвратительное лицо. Я заметил, что его глазки хорька удивленно раскрылись, увидев меня вместо венгра.
Я здороваюсь, вытаскиваю листок из кармана, чтобы он мог его узнать.
– Тебя послал молодой черноволосый офицер? – сразу загнусавил он по-русски, как говорят китайцы на краю Гоби.
– Да. Он плохо говорит по-русски. Вот его записка.
– Ты тоже хочешь?
– Если ты не возьмешь слишком дорого.
– Я дам каждому верховую лошадь, еду и питье, револьвер с патронами. На двоих одна вьючная лошадь. Я доведу вас до Тинцзина тропами контрабандистов, которых не знает ни один казак. Мы будем ехать только ночами, днем станем отсыпаться в логовах, которые я сам вырыл. Я занимаюсь контрабандой с детства, и моих лошадей еще не замечал ни один казак. Вы проедете совершенно надежно и безопасно…
– И сколько же ты хочешь?
– По пятьсот с человека.
Я рассмеялся:
– Ты сумасшедший! Я могу дать тебе только по двести!
– Нет, – решительно говорит он. – За такую сумму я свою голову не подставлю…
– Но ведь ты сейчас сказал, что это совсем безопасно? – возражаю я.
– Да… конечно… Ладно: тогда четыреста!
– Двести пятьдесят! – говорю я.
– Нет, нет! – Он поднимает вверх ладони и отступает. – Ты не представляешь: лошади, патроны, провизия, сколько все это стоит?..
– Ничего не стоит! – спокойно говорю я и смеюсь ему прямо в глаза. – Ты же пойдешь обратно без нас, повезешь чай или опиум!
Он зло посмотрел на меня:
– Слишком ты умный! Но если ты не можешь заплатить, я найду более богатых офицеров.
– Можешь не стараться! – восклицаю я и берусь за фуражку. – Во всем лагере ты не найдешь никого, у кого было бы больше ста рублей.
– Кто третий? – вдруг начинает он снова, тянет меня обратно за пуговицу мундира.
– Молодой турок, – говорю я. – Один курд.
– Ай… – восклицает он. – Заплатит золотыми?
– Думаю, да, если они у него есть.
– Тогда три сотни! – хрипло говорит он.
– Хорошо!
– Через семь дней луны не будет. Я буду ждать в половине двенадцатого за сопкой перед центральными воротами. Знаешь эту сопку?
– Знаю.
– Но ты не должен прийти в этом мундире!
– Мы придем в одежде твоего народа.
– В половине двенадцатого ночи! – восклицает он еще раз.
Дверь захлопывается. Сердце у меня бьется где-то в горле. Через семь дней, бог ты мой… В Тинцзине женщина Ханнекена… Оттуда кочегарами через всю Индию… Я, как в лихорадке, быстро раздеваюсь, забираюсь в парилку, плещу водой на раскаленные камни.
Вскоре в дверь стучат саблей.
– Сейчас! – кричу я.
Когда я вышел, казак сидел на моей одежде и что-то напевал. Я торопливо оделся и быстрыми шагами пошел по желтому песку к лагерю. На этот раз я не обращаю на вокзал никакого внимания. И вдруг замечаю, что тихо напеваю. Прямо как казак…