– Это неслыханно, – продолжает врач резко.
– Oui, oui, sans doute… Ну а вы? – по-русски обращается он ко мне.
– Готов быть переводчиком. Ваше высокоблагородие объявили…
– Гут, хорошо… Вы очень молоды. Что, в Германии на фронт уже посылают детей?
«Все время один и тот же глупый вопрос!» – думаю я.
– Я доброволец! – повторяю в сотый раз.
Он улыбается:
– Вот как?.. Что же, желаю хорошо повеселиться…
– У вашего благородия будут распоряжения? – коротко спрашиваю я.
– Нет, можете идти. С сегодняшнего дня вы переводчик. Впрочем, вы мне тоже не нужны, господин доктор. Всего доброго…
У штабного здания мы неожиданно останавливаемся.
– Доктор Бокхорн, – представляется штабс-врач.
Я кратко называю свое звание, имя и полк.
– Итак, в известном смысле нам придется работать вместе, фенрих, – говорит он и пожимает мне руку. – И обоим будет нелегко. В этом лагере ужасные условия, в особенности в санитарном отношении. И ничего не делается! Да, он все обещает – certainement, sans doute, – при этом даже не понимает по-французски. Но что я могу поделать, он не понимает по-немецки, а я по-русски… Теперь будет полегче!
Когда я возвращаюсь, на меня смотрят с ожиданием.
– Ну, сынок, – говорит Под, – как там, в берлоге льва?
– Да, я стал толмачом, – безрадостно говорю я. – Но ты был прав, Под: Мышонок большая шельма! Но несмотря на это, не нужно бояться. В лагере имеется немецкий врач, которому палец в рот не клади. Он уже заботится о нас. Зовут его доктор Бокхорн…
Вчера утром Мышонок распорядился выпороть одного австрийца за то, что тот от голода украл кусок мяса. Четверо выволокли его и бросили на промерзшую землю. Руки и ноги связали веревками. По двое взялись за длинные концы этой веревки и растянули его тело, пока оно не напряглось, готовое разорваться.
Унтер-офицер со всей силой ударил его семихвостой нагайкой по голой спине. Уже после первых ударов кожа стала слезать с проступающих позвоночника и ребер. Австриец жутко кричал, истекая кровью. Мышонок курил сигарету и следил за ударами.
– Громче считать! – все повторял он.
Когда было дано 40 ударов и казак приостановился, он сказал спокойно:
– Еще десять, тогда этот варвар заткнется…
Вскоре грянули первые морозы. Дров ровно столько, что печь лишь слегка нагревается, вокруг нее ежедневно затеваются потасовки. Холод причиняет страдания, но если бы не было недостатка и в другом… В лагере нет даже воды. Ее приходится в бочках возить с реки, и никто не желает заниматься этим в такой холод. Когда я докладываю коменданту, что двое водовозов отморозили руки, поскольку у них не было перчаток, он отвечает, что руки надо было обмотать портянками.