– Но, – внезапно говорит Хильдебрант, – в конце концов вас, германцев, все-таки победят!
– Ну да, – отвечает Под, – и когда же? Велика премудрость, когда весь мир упросят, чтобы навалиться на одного…
Лето идет, листва краснеет. Брюнн с недавних пор становится все задорнее. С нами он больше не спит и с каждым днем делается все круглее.
– Деревенский воздух вам явно на пользу? – спрашиваю я его.
– Да, – отвечает он, ухмыляясь, – особенно в постели!
– Что вы об этом думаете, Хачек? – позже спрашиваю я.
– Разве вы ничего не знаете, фенрих? Он уже с месяц спит с хозяйкой. Кончится тем же, что и с Жуком, лопни мои глаза!
Почти каждый вечер я слышу, как он поет: «Не плачь, девчонка, о нем!..»
Листопад, поля лежат голые. Пять месяцев длится в Сибири время с момента сева до жатвы.
– Скоро все кончится, Под!
«Я должен постепенно подготовить его, иначе он этого не перенесет», – думаю я озабоченно. Он так пристально смотрит на меня, что меня его взгляд пронзает, словно ножом.
– Что?.. Что ты имеешь в виду, парень?
– Что скоро нам возвращаться в лагерь, Под!
Он разворачивается и отправляется к корове и лошади. Пойти за ним? Нет, в некоторых случаях безгласные животные лучшие друзья, нежели громогласные люди…
За три дня до отъезда Жука, несмотря на все его предосторожности, настигает судьба. Я один на дворе, когда входит крестьянин, крепкий, исполинского роста детина. По нему видно, что он проделал долгий путь, – в его правой руке суковатая дубина.
– Я ищу батрака, – устало говорит он, – германского пленного, берлинца. Он должен работать на этом подворье, сказали мне в Иркутске.
Прежде чем я успеваю предупредить Хильдебранта, тот сразу выкладывает:
– Да, он здесь. А зачем он тебе?
– Да так, ничего…
Некоторое время спустя наши возвращаются с поля. Жук, болтая, идет рядом с Подом, не ожидая беды. «Черт возьми! – думаю я. – Да он забьет его до смерти, этот детина…»
– Вон он, тот темноволосый, долговязый! – говорит Хильдебрант и указывает на него.
Грузный крестьянин приходит в движение и, вскинув руки, бросается к нему.
– Так это ты, – восклицает крестьянин, – ты?! Я уже несколько недель хожу, ищу тебя! Как мне отблагодарить тебя за все, что ты сделал для моего хозяйства! Корова с молоком, у свиньи приплод, народилось четверо телят… и, знаешь, брат, мальчонка – такой крепкий постреленок…
Когда мы возвратились в лагерь, Шнарренберг приветствует нас с непривычной теплотой.
– Я уж заждался! – говорит он. – Сил никаких нет.
Зейдлиц горячо жмет мне руку.
– Да, Шнарренберг прав, – говорит он со слабой улыбкой. – Мы успели крепко привязаться друг к другу. В нашей жизни возникла пустота, как только вы уехали!