— Вперед, сколько хватит сил, — ответил я.
Низко склонившись над баранкой, Володя пристально всматривался вперед и выжимал из “мерседеса” все возможное. Завывая и дребезжа, машина неслась навстречу неизвестности.
“Только бы не налететь на завал. Только бы не попасть в воронку…” — думал я, до боли в глазах стараясь что-либо рассмотреть на слабо отсвечивающей влажной ленте несущегося нам навстречу шоссе. Впереди вдруг что-то затемнело, и в тот же миг Володя резко затормозил. Визжа тормозами, “мерседес” пополз в сторону и остановился чуть ли не поперек дороги. Я выскочил из. машины, тревожно осматриваясь.
— Руки вверх! — раздалась вдруг откуда-то сбоку повелительная команда, которую я, впрочем, не смог бы выполнить, так как был схвачен и чуть не потерял сознание — раненую руку безжалостно завернули за! спину.
В следующее мгновение вспыхнуло несколько фар, и я увидел танк — тридцатьчетверку. На боевой башне белела свежая надпись: “Даешь Кенигсберг!” Тот же голос, которым был отдан приказ поднять руки, докладывал:
— Товарищ полковник, улов богатый, машина с офицерами. Сразу несколько языков.
— Отлично! Молодец, Маркесян, — раздалось в ответ, — тащи их сюда ближе.
Можешь себе представить мое состояние: страшное беспокойство за Эдит, радость от встречи с нашими, нечеловеческая боль, в раненой руке…
Стараясь говорить твердо и спокойно, я сказал, обращаясь в ту сторону, откуда раздался голос полковника:
— Должен вас огорчить, товарищ полковник, произошла ошибка. Мы, советские офицеры, возвращаемся со спецзадания.
— Что за черт!? Свои, говорите? — раздалось в ответ восклицание.
— Да, — ответил я. — И крайне нуждаемся в медицинской помощи. В машине тяжелораненая женщина.
Наступал уже рассвет, и можно было различить множество танков, стоявших в стороне от дороги под деревьями. Видимо, здесь было не меньше полка.
Мне перестали крутить руки, хотя продолжали крепко держать. Полковник распорядился о враче и направился ко мне. Но я, обернувшись к машине, задал вопрос, который волновал меня сейчас больше всего:
— Как Эдит?
Ответом было молчание. Вырвавшись из рук державших меня людей, я бросился к машине, схватил Эдит за плечи и ощутил необычную тяжесть ее тела. Не веря, не допуская мысли о несчастье, я прижался губами к ее лбу.
— Она мертва, — тихо сказал кто-то.
Саша ходил по комнате и курил, делая глубокие затяжки. Потом он надолго замер у окна.
— Ну, что еще сказать тебе, дружище, — продолжал он через некоторое время. — Танкисты выкопали могилу, мы опустили в нее тела Эдит и двух танкистов — молодого лейтенанта и пожилого механика-водителя. Полковник приказал поставить перед могильным холмиком подбитый танк “Т-34”.