— Теперь забеременеть — это, прежде всего, залететь, — знающе усмехается Аня.
Я оглядываюсь на ее дочь. Лиза кивает головой.
«Мне сорок! Мне сорок! Мне сорок! Кому я нужна? — стучит в голове у матери Лизы. — Когда-то меня заслуженно называли самой красивой художницей Москвы!».
Шестнадцать лет назад Аня родила дочку в блатном 25-м роддоме на улице Фотиевой. На дворе стоял 1988-й год: интеллигенция шалела от свобод, каждый день приносил счастливые новости о скукоживании тоталитаризма. В тот год в России было опубликовано первое издание «Лолиты» с моим предисловием. Я познакомился с Аней десять лет назад на вернисаже. Она попросила у меня прикурить пьяноватым, глубоким голосом. Лукавый локон упал на высокий лоб.
— Лиза — перестроечный ребенок, — говорит Аня, сидя у меня дома на кухне. — Когда она родилась, я увидела, что родила совершенного младенца, супермладенца, классического рафаэлевского ребенка.
В руке у Лизы бокал красного вина. Сверкающие, сосущие глаза, которые она кокетливо щурит. Лиза очень жадно курит. У нее красный рот. Она очень любит красные «Мальборо».
— А ты думала, что она когда-нибудь будет похожа на Мэрилин Монро?
— Я была уверена, что ребенок получится мультикультурным.
Мать не ошиблась. Лиза сделала себя под Монро до такой степени, что теперь она кажется юным клоном.
— Это вопрос подсознания, прошлой жизни, — гундосит, по нынешней молодежной моде, Лиза. — Мне снится, что мы лежим с ней в психиатрической клинике. Она неподражаема и очень трогательна. Я и в одежде соблюдаю стиль 1960-х годов.
Она еще не знает, что через год клиника встретит ее, расхитительницу транквилизаторов, с распростертыми объятиями, вместо Монро предложив ей влюбчивую туалетную наркоманку.
— Лиза одевается, как в Лондоне, — с гордостью гнусавит Аня.
Лондон — не Лондон, но полногрудый московский тинейжер сидит в ярких узких зеленых брючках и не менее яркой розовой футболке, на которой серебристым бисером написано LOVE. Аня любит выпить. Лиза — тоже. У матери и дочери розовеют, краснеют, пунцовеют щеки. У обеих со смазкой — в порядке. За круглым столом шальные движения рук.
— Мама считает меня шлюхой и даже однажды назвала блядью, — говорит Лиза, когда мама в очередной раз, сломя голову, выбегает из кухни разговаривать по мобильному телефону. — Ей плевать, откуда у меня деньги, лишь бы только я у нее не просила. Когда я по ее просьбе покупаю ей сигареты, она никогда не отдает мне денег.
Я недоверчиво качаю головой. Она лезет в ванну принимать душ. У нее такие же, цвета Монро, волосы на лобке и — вот чудо симметрии! — ярко красные, вырви глаз, набухшие губы.