- Что ж так рано? - спросил Гржебин, указывая на недопитую бутылку.
- Тебе весело, а мне не весело! - ответил я заплетающимся от хмеля языком. - Удивительное дело, - прибавил я, - как это некоторые люди не замечают, что за ними тащится кладбище! - Могу поклясться, что, начав говорить, я вовсе не имел в виду кончить этими словами - все вышло как-то непроизвольно, но эффект был поразительный.
- И ты тоже это заметил! - воскликнул Гржебин, хватаясь за голову и съежившись, словно от удара.
Я увидел невыразимую боль на его лице; жалость охватила меня, пока он разряжался сумбурной речью... Да, да... Он сам великолепно знает, что после того проклятого дня, когда ему вздумалось продырявить статую в кумирне, с ним что-то случилось: он стал чувствовать себя как бы мертвым... В госпитале раненые китайские солдаты, которым откуда-то стало известно случившееся, сторонились его и просились в другую палату, ссылаясь на невыносимо тягостную атмосферу, якобы окружающую его... Но он надеялся, что казарма и старые товарищи не будут так чувствительны... Однако - нет! Бредни оказались сильнее взрослых мужчин... Ему остается только поскорее избавить себя и других от этих тягостных переживаний, которые могут свести с ума... Он уже раз умирал и таким образом расплатился за первую осечку... Если "те" настаивают (не объяснил, кто "те", но произнес это слово повышенным тоном) так он не прочь заплатить и за вторую...
Нож., лежащий на столе, словно совершил прыжок, чтобы очутиться в его руке, а мой хмель улетучился без остатка при виде человека, который быстро нанес себе несколько ударов лезвием, стараясь перерезать горло...
Я и фельдфебель бросились на него и вырвали нож, но должны были сознаться, что слишком поздно: на беглый взгляд, ранения не могли кончиться выздоровлением.
P. S. И все-таки он выздоровел и явился обратно в свою часть, откуда по собственной просьбе был переведен на бронепоезд. Я тоже перевелся бы на его месте, не нужно обладать большой прозорливостью, чтобы на всех лицах читать болезненное любопытство и плохо скрытую уверенность, что расплата за третью осечку неминуема. В это верили все и об этом говорили слишком громко разговоры могли доходить до его слуха...
Теперь мне известно, что на бронепоезде ничего не знали о его предыдущих похождениях и поэтому его смерти, последовавшей во время ночного боя, смерти при захлебывающемся такании пулеметов со вспыхивающими во мраке огоньками ответных выстрелов и напряженной суетой перебежек, не было придано никакого сверхъестественного значения.