А по их следу шли уже другие машины. Две из них тоже достигли вершины бугра и вели огонь. Но вот передняя вспыхнула факелом, встала и осветила пространство вокруг. Задние начали обтекать и ее, и машину Гуськова, останавливаясь ненадолго, чтобы под их прикрытием сделать несколько выстрелов по противнику.
Гуськов полез докладывать о случившемся, но новым взрывом его отбросило от машины. Когда очнулся и с гудящей головой подполз к своему танку, из верхнего люка, крышку которого сорвало взрывом, показались языки пламени. Они лизали чье-то вывалившееся до половины и повисшее на броне тело.
Гуськов подхватил тело под мышки, вытащил из люка, отволок в сторону и, забросав снегом тлеющий на нем комбинезон, снова кинулся к танку. Но теперь из люка вырывалось такое пламя, что подойти к машине уже никакой возможности не было.
Его, лейтенанта Гуськова, «тридцатьчетверка» горела свечкой, а он, ее командир, бегал возле, ругаясь и плача, и не знал, что делать, как спасти остававшихся в танке ребят.
В башне начали рваться снаряды. Это и привело его в чувство. Гуськов плашмя кинулся в снег, подобрался к месту, где оставил тело, взвалил его себе на спину и пополз с ним к дороге, норовя укрыться под деревянными щитами и все время опасаясь быть раздавленным нашими же танками, которые с урчанием и ревом, стреляя с ходу, продолжали переваливать через бугор.
Под щитами он освободился от своей ноши и только теперь смог рассмотреть, что это был Маврин. Расстегнув на нем комбинезон, ощупал тело, но никакого ранения не обнаружил. Маврин был жив, дышал. Видимо, просто его оглушило, контузило.
Всего лишь на какой-то момент выпрямился и поднял руки Гуськов, чтоб посигналить нашим машинам, не подберет ли какая, как почувствовал тупой тяжелый удар в левую ногу.
Он растерянно охнул и опустился на снег. Торопливо ощупал ногу, ощущая, как ладони все больше делаются липкими, а порванная осколком штанина комбинезона напитывается кровью.
Разорвав на себе нижнюю бязевую рубаху, перетянул рану. Но боль нарастала, становилась нестерпимой. От большой потери крови закружилась голова, его затошнило, и Гуськов упал в снег...
Очнулся он от пронизывающего все его тело холода, когда уже рассвело. И хотя был слаб, обессилел, но все же не мог не заметить, что Маврина рядом не было.
Куда же он мог подеваться?!
Всего скорее начштаба, придя в себя, отправился искать помощи, — не мог же он бросить раненого Гуськова, оставить его одного в немецком тылу! Только где тут искать ее, эту помощь? От кого ее можно ждать?
С запада дул сырой, пронизывающий ветер. Впереди бугра, под серым вороньим небом, чернея на талом, мертво белевшем снегу, сиротливо ютилось с десяток домишек. Деревушка будто бы вымерла — ни души. Гуськов перевел свой взгляд на вершину бугра...