Однажды, когда он привел взвод с занятий, ему передали, что прибегала его симпатия Кузовкова, разыскивала его. Пригрозила, что, если он к ней не вернется, она напишет в политотдел и устроит такой скандал, что долго ему будет помниться.
Он не придал этой ее угрозе значения. Как и всегда, уводил своих солдат в поле и, не давая пощады ни им, ни себе, до изнеможения копал с ними землю, таскал катушки с телефонным кабелем, учил окапываться, строить укрытия, блиндажи, стрелять.
Но, даже намаявшись за день, валясь на топчан после отбоя замертво, утром он просыпался с каким-то особенным чувством, не понимая сначала, откуда так радостно, так светло на душе. И вдруг вспоминал: да ведь это — она, та новенькая!..
Все чаще он думал о ней и во время занятий, и никакая усталость не в силах была отогнать этих дум.
А Кузовкова не отступалась, продолжала его преследовать. Снова и снова она набегала к ним в роту, пытаясь подкараулить его. И снова, опять грозилась, как ему говорили. К себе возвращалась расстроенная, в слезах.
Вскоре он узнал, что Кузовкова в землянке радисток устроила настоящий скандал. Наскакивала на новенькую с кулаками, осыпа́ла ее бранью, попреками, выбросила на улицу все ее вещи.
Он решил объясниться с Клавкой. Раз навсегда. Окончательно. Оставив за себя одного из сержантов, отправился прямо в землянку радисток, но тут же об этом и пожалел.
Кузовкова не стала его даже выслушивать, а принялась швырять в лейтенанта всем, что попадалось под руку. Затем повалилась в истерике и принялась кататься по нарам.
Девчата сгрудились в кучу. Примчался испуганный старшина, за ним капитан Корнилов, начальник радисток. Ряшенцев растерялся, не зная, что делать. Потом, повернувшись неловко, свалив чью-то тумбочку, выскочил из землянки и зашагал обратно, к себе.
Он отошел от землянки уже порядочно, когда услышал чьи-то шаги за собой. Обернувшись, остановился в недоумении, не зная, что и подумать.
Его догоняла... новенькая.
Подошла, еле переводя дыхание, и принялась выговаривать. Как же он, офицер, может так поступать?! Почему он сбежал, даже не попытавшись сладить с этой своей ненормальной? Ведь она, Кузовкова эта, все последнее время не дает ей проходу, буквально ее преследует. Что ни день, то новая сцена, новый скандал. Сначала попреки, придирки, а теперь вон дошло до того, что кинулась на нее с кулаками, выбросила на улицу вещи, между тем как сама она, новенькая, не только не виновата ни в чем, но никогда не имела даже и в мыслях вставать между ними, не подавала повода. Да и какой же тут может быть повод, если видит она его, лейтенанта, всего лишь второй раз в жизни («третий!» — хотелось сказать Ряшенцеву) и не питает к нему никаких таких чувств. Он же, вместо того чтобы оградить ее от Клавкиных диких выходок, не смог ничего придумать умнее, как только взять и уйти...