– Господин Джим – человек благородный, – ответила Аксинья. – Он не станет бить ножом спящего человека.
Я, откровенно говоря, удивилась ответу моей горничной. Благородный, надо же!
– А уж душить женщин – тем более?
Аксинья уловила насмешку в моем голосе, поэтому только согласно кивнула и все.
– А поручик Зимин стал бы бить ножом спящего человека? – продолжала допытываться я.
Она замялась.
– Господин поручик – человек военный. Он должен слушаться своего командира.
– То есть, если бы ему приказали, мог бы и ударить, и задушить?
Аксинья промолчала, опасливо косясь на меня. Наверное, подумала, что я, подобно моей матушке, могу накричать на нее: мол, ишь воли взяла, позволяет себе обсуждать господ!
– А господин Ромодановский? – все никак не могла угомониться я. – Если бы его не ударили ножом.
– Господин Ромодановский мог бы.
– Вот это да! – искренне удивилась я. – Ты откуда это знаешь? Он с нами всего-то два дня.
Может, покойная матушка была права и не стоит вести беседы со слугами? Как она воспряла духом! Еще бы, крепостной позволили обсуждать знатных людей...
– А Кирилл, значит, человек не благородный?
Аксинья притихла, видимо, в надежде, что я от нее отстану.
– Нет, ты говори, раз начала.
– Грех, барышня, на человека напраслину возводить, а только мнится мне – он лишь притворяется добрым... И с Хелен этой, покойной, при всех говорил ласково да весело, а когда я мимо пробегала, случайно слышала...
– Подслушивала? – уточнила я.
– Госпожа Хелен вскрикнула, вот я и остановилась, думала, мало ли, может, ей плохо сделалось. Из-за двери тихонечко выглянула, а господин Кирилл схватил ее за горло и говорит так зло, с угрозой: «Только посмей рот открыть! Ты знаешь, что может быть...»
– Ты ничего не перепутала?
Я даже невольно понизила голос, как будто раненный ножом Кирилл мог встать с постели, чтобы нарочно подслушать мой разговор со служанкой.
– Как можно, барышня. Я сама так перепугалась. На цыпочках отошла к двери да как побежала, еле на крыльце опомнилась...
– Ну хорошо, допустим, злодей – это Кирилл, – продолжала я рассуждать вслух, – тогда кто пытался убить его?.. А что, если это сделал Исидор?
– Исидор? – изумленно переспросила Аксинья. – Да зачем ему это делать?
– Ну, не знаю, может, они знакомы, – неуверенно предположила я. – Почему обязательно подозревать господ? Разве не могут быть злодеи среди слуг?
– Могут быть, – согласилась моя горничная. – Вот Осип, к примеру, в разбойники подался.
– А ты слышала, он убил кого-нибудь?
– Я в имении недолго жила, – пожала плечами Аксинья, помогая мне снять шлафрок и лечь в постель, заботливо подтыкая одеяло, – но крепостные говорили, что он не душегуб, а такой, что завсегда пыжился... Из тех, что в брюхе солома, а шапка с заломом... Исидор другой... Он ведь давно мог уйти. Семью завести. Делом каким заняться. Но он как бы при Эмилии. Изабель покойная, сказывают, ему завещала за девчонкой приглядывать. Вот он и глядит. Не шибко так на глазах, а вроде издалека следит, чтобы не обидел кто...