– Искренне надеюсь, Анна Михайловна, что мы скоро все узнаем, – задумчиво пробормотал Мамонов. – Меня не оставляет вера в то, что ко всякой тайне рано или поздно находится ключ... А вы все-таки поспите, ваше сиятельство. Недосып, говорят, очень старит женские лица.
Я, не выдержав, прыснула. Старит! Я еще только помолодела. Но все же с мнением Мамонова согласилась: пора спать.
– А Кирилл... Наверное, Оресту нужно теперь подле него сидеть.
– Англичанин ваш вызвался побыть сиделкой.
– Вы имеете в виду Джима?
– А здесь есть еще какой иностранец? – подразнил он меня.
– Но разве вы не подозреваете Веллингтона в том...
Я прикусила язык, но Иван Георгиевич тронул меня за руку.
– Ну же, Анна Михайловна, что вы замолчали? В чем, по-вашему, я должен подозревать вашего гостя?
– Как же, ведь, кроме него, получается, больше некому...
– Совершать эти все злодеяния? – покивал Мамонов.
– Хотя я и не могу себе этого представить.
– Понятное дело, такое тяжкое обвинение... Вы и в самом деле думаете, что, кроме Веллингтона, некому?
Я заколебалась. Говорить, не говорить? Отчего-то мне казалось, что Мамонов долго в имении не пробудет. Посмотрит, что да как, найдет убийцу – и дело с концом. Но он, похоже, никуда уезжать не собирался.
Глядя на мои нравственные муки, Иван Георгиевич сжалился и перестал смотреть на меня с ожиданием во взоре, как бы поторапливая: мол, давай, не тяни кота за хвост!
– Недаром в народе говорят: утро вечера мудренее. Думаю, Анна Михайловна, все-таки вам следует хорошо выспаться и поутру на свежую голову решить, что вы хотели бы рассказать вашему покорному слуге. Понимаю: перед вами стоит непростая задача, но кто знает, может, вы окажетесь проницательнее бедного исправника и найдете объяснения некоторым вещам, кои непосвященному человеку кажутся непонятными.
Я благодарно протянула ему руку, каковую Мамонов поцеловал.
– Спокойной ночи, ваше сиятельство. Это пожелание в нынешних обстоятельствах кажется мне весьма своевременным.