1
В шестнадцать лет отец подарил мне римское кольцо. Оно было из бронзы — овальное и массивное, а по центру была сломанная печатка. Треть бледно-голубой поверхности выкрошилось, видимо, от тяжелого удара, но все равно можно было легко разобрать, что изображено на печатке: женщина, откинувшаяся на подушках, и лебедь между ее ног, бивший крылами.
Грубая уверенность, с которой этот образ был вырезан на обломке камня где-то два тысячелетия назад, впечатляла. Форма кольца была такой громоздкой, что оно не могло хорошо сидеть у меня на пальце, даже немного мешало свободно двигать рукой. Широкие овальные края раздвигали пальцы в стороны, словно некое жесткое колено, которое резко раздвигает ноги упрямицы. Оно давило на меня обещанием удовольствия, запретного плода.
Я носила кольцо постоянно. Иногда, забывшись и разозлившись на что-то, начинала размахивать руками и ударялась тяжелой бронзой кольца о крепкую стену или о дверь. Тогда я внимательно оглядывала его, чтобы убедиться, что оно цело. Потом я перестала бояться за него — настолько оно было прочным.
В тоскливые нудные дни в школе, когда небо было таким серым, а воздух пропитан плотным туманом, в котором нелегко передвигаться, я сидела в классе и кусала ногти до тех пор, пока палец не начинал кровоточить. Тогда я продолжала сидеть и сосать палец, — вкус крови пробуждал во мне другое воспоминание.
Мои подружки в школе носили золотые цепочки, новые и сверкающие, красили губы помадой. У них были брошки с сердечками. Они целовались с мальчишками и грустили по поводу отсутствия стрелки на новых чулках. Они мечтали о том, чтобы подольше задержаться в ночном клубе. Я же мечтала о великолепном мужчине. Мне казалось, что это будет переодетый Бог.
Над моей кроватью висело изображение бога Морфея.
— Хорошо, что это не Иисус Христос, — заметил мой отец. Мне никто не говорил, что Морфей — бог сна.
В детстве я обожала Иисуса. Я переняла это у Берты — она убирала дом моего отца и заботилась обо мне. У нее была голубая статуэтка Девы Марии. Когда менялась погода, она становилась пурпурного цвета. Над кроватью Берты висел распятый страдающий Христос на белом пластиковом кресте. Однажды на Пасху я, восьмилетняя девочка, провела весь день как в лихорадке, рисуя улыбающегося Христа в Вербное Воскресенье. Его силуэт был золотым, тень — ярко-синей, и я прикрепила рисунок к стене своей спальни двумя булавками. Я понимала, что булавки ненадежны, и именно божественная воля должна была удержать картинку на стене, а не эти булавки.
Даже ребенком я понимала, что следует предоставлять провидению больше возможности проявить себя.
