Однажды, стоя у дверей в кабинет нашей директрисы, я вдруг задумалась, что же значат белые и черные плитки пола в коридоре. Я стояла на черной, а потом стала обеими ногами на белую плитку. «Тебе нужно стоять на белой», — заметила я сама себе.
Потом, подумав, снова вернулась на черную плитку.
«Именно это и следовало тебе сделать», — сказал мне внутренний голос. Я уже не могла не прислушиваться к нему. И все же я снова вернулась на белую плитку.
«Там? — думала я. — Здесь?» «Ты должна делать и то, и другое», — опять сказал внутренний голос.
Я перепрыгивала с белой плитки на черную до тех пор, пока не вышла секретарь, обнаружившая меня в слезах и увидевшая, что я как бы прилипла к черной плитке и, не в состоянии двигаться, рыдала и не знала, что делать…
Мой отец занимался антиквариатом и имел огромную картотеку скульптур древнего мира, всего того, что находилось в музеях. Он водил меня в магазины, где продавались репродукции произведений искусства. Я копалась в картотеке, ища раздел — «Боги. Древние изображения». Я нашла в ней Юпитера, Аполлона и Меркурия, Диану, Афину и многих других. Я не только читала их имена, рассматривала черно-белые фотографии этих богов, которые были вложены в толстые бумажные конверты. У Морфея на голове были крылышки. Я думала, что он самый красивый мужчина в мире. У него была полная нижняя губа, прямой нос, полуприкрытые глаза, растрепанные ветром вьющиеся волосы. В нем было больше достоинства, чем в Куросе (юноше-атлете), которого отец поместил в зале. Но Курос был слишком гладким, у него была тупая пухлая улыбка и подкрашенные глаза.
Отец посчитал, что увлечение Морфеем было хорошим признаком. Когда я попросила, чтобы он подарил мне вторую картину, дабы повесить ее над кроватью в доме тети Джулии в Лондоне, он не стал спорить. Я сняла Иисуса со стены и положила в ящик столика. Много лет спустя, на свой день рождения, я получила и кольцо.
Вскоре после этого я стала девушкой. Однажды я вернулась домой после верховой езды, и когда переодевала трусики, увидела кровь. Я поняла, что наконец-то и у меня начались месячные. В шестнадцать лет я оставалась единственной девочкой в классе, которая все еще не созрела, и ожидание было долгим и волнующим. Кровь без боли разочаровала меня. Я пыталась лечь в кровать с горячей грелкой на животе, но ничего не произошло. Я взяла огромный кусок ваты, завернутый в марлю (все это уже три года хранилось в специальной коробке), и прикрепила прокладку к специальному маленькому эластичному поясу. Теперь я прекрасно выглядела в зеркале — эдакой прекрасной раненой леди, готовой на любые жертвы, но, увы, период взросления все еще был очень далек от меня.