— Он все так оглядывает, как будто здесь выставлено на продажу, — прошептала я Мишелю.
— Ну, что ж, так оно и есть, — многозначительно ответил Мишель.
Нгуен приготовил вьетнамский суп. Фред Гарднер пил бурбон и рассуждал об Ангкоре Вате и Пномпене. Он вел себя как большой специалист буквально во всем. Я была за столом единственной женщиной и все время не сводила с него глаз.
— Такие хорошенькие глазки! — сказал он, глядя на меня.
Я хотела его спросить: «Вы знали мою тетю Джулию?» Но не было для этого подходящего момента.
После обеда мы вернулись в гостиную. Мишель обратил внимание на темные магнолии и сказал мистеру Гарднеру, что они начнут цвести через два месяца. Я уселась на диван, смотрела на голову Будды с его заостренными ушами и выжидала подходящего момента. «Если он сядет рядом со мной, — думала я, — я тихонько назову имя „Джулия“, и между нами распространится тепло, связанное с ней. Совсем как любовь».
Но мистер Гарднер уселся в кресло, а рядом со мной разместился Алексис, он склонился к писателю и начал болтать с ним.
— Помоги мне принести вино и рюмки, — попросил меня отец.
Я пошла с ним и сначала достала темные хрустальные стопки, но он сказал, что они не подходят, мне пришлось убрать их и достать крохотные рюмочки на тонких ножках. И когда мы вернулись — отец с бутылкой вина, а я с подходящими рюмками на подносе, я наконец услышала, как писатель впервые упомянул ее имя.
Фред Гарднер откинул голову на спинку кресла и, обращаясь к потолку, произнес самодовольным тоном:
— Джулия была такая дура!
Отец, казалось, не слышал его и продолжал расставлять бутылки на кофейном столике. Он сделал мне жест рукой, подсказывая мне, чтобы я убрала кучу каталогов и освободила место для подноса.
Джорджи и Алексис громко смеялись вместе с Гарднером, а тот продолжал:
— Она думала, что может иметь все, что пожелает. Она ни в чем не знала границ. Она даже старалась иметь малыша Купера!
— Она была удивительная женщина, — заметил Мишель.
Я затаила дыхание, отец молчал. Он перестал улыбаться. Я знала, что он сейчас вышвырнет мистера Гарднера, если тот произнесет хотя бы еще одно слово.
— Надо признать, — тихо сказал отец, — что мальчик Купер был неотразим!
— Он — продажная тварь, — вклинился Джорджи, — я знал его еще на Капри, и он — проститутка!
— Но он талантлив, — заметил Алексис, — если бы он только хотел работать.
— Но его талант, как мне кажется, ограничивается только умением привлекать к себе людей, — сказал Фред Гарднер. — В нем больше магнетизма, чем таланта, хотя обычно это слово применяется к политикам и хилерам. Этот юноша обладал им.