Попробовал я футбол, но скоро понял, что командные виды спорта не для меня. В плавании меня почти что заставили выйти на состязание, результаты были неплохие, но ничего не поделать, у них там командный дух, клановость, всегда все толкутся вместе, стадом на жратву, на танцульки, мне скучно, — бросил. Предпочитаю погрузиться в потайной уголок зелени, плыть два-три километра на полной скорости против течения, а потом обратно, по течению, длинными тихими гребками брасса, как змея, вокруг никого, одинехонек, между зеленой водой и синим небом… А в велоспорте меня сразу стала отталкивать вся эта обстановка народного празднества. Мои усилия должны делаться в одиночестве, только так я вкушаю наивысшее счастье. Я совершал подвиги, о которых никто никогда не узнает.
Никогда бы не думал, что я полюблю бокс. Нравилось боксировать без перчаток или бороться с Роже, — ну и задавали же мы друг другу перцу, — но перчатки, ринг, правила — все эти осложнения меня не привлекали. А потом еще, бокс считается спортом скотов и наслаждением для садистов. Впрочем, и правда: скоты и садисты имеются на трибунах. Но не на ринге.
Маленький Жан был артистом. И педагогом. Не подавая виду, экономя слова и силы, он прекрасно знал, как с нами надо обращаться, как нас вести, как обучать использовать наши козыри и даже дефекты. Была нас целая ватага: Жан-Жан и его брат Пьерин, Манфреди, по кличке Фредо, Шартон, Угрон, Сюре, Лаба… Маленький Жан возлагал большие надежды на Роже Паварини, моего закадычного друга, и на Мориса Абера, по прозвищу Бубуль, хозяйского сынка из бистро, что на улице Тьер. Оба они шли в тяжелых.
Бокс требует тренировки очень жесткой, строго регулярной, которая следует за тяжелыми сеансами качания мускулов, разминки и отработки дыхания. Такой аскетизм подходил мне. Запрещено курить — значит, бросаю, и навсегда. Через пятнадцать дней после моего появления в зале, когда я только думал, что мне предстоит готовиться еще в течение целых месяцев, прежде чем я познаю волнение первого боя, Маленький Жан объявил как ни в чем ни бывало, что я вхожу в состав завтрашней поездки в Версаль и буду выступать против среднего веса. Это называется «вывести на быка». Бесполезно было вопить, ребята мне объяснили, что он всегда так делает, и если уж «на быка выводит», значит, знает, что я способен с честью выдержать испытание.
Так вот. После бессонной ночи я уже стою в раздевалке пригородного дворца спорта, с руками, туго перевязанными пятью метрами бинта «вельпо»>{86}, в майке марки «кораблик»>{87} (любители не имеют права выступать с обнаженным торсом), на ягодицах — трусы Роже, на яйцах — раковина Роже (Роже всегда был экипирован с иголочки, старики оставляли ему целиком всю получку), на ногах — матерчатые опорки (у Роже сорок первый, а у меня сорок четвертый, поэтому я не мог надеть великолепные совсем новые боксерские ботинки Роже…). Паника зверская. Не от того, что разобьют мне ряшку, а что буду выглядеть идиотом. Наступает моя очередь. Пробираюсь через толпу. Под током, эти вампиры! Возбуждают тебя на ходу: «Защищайся, парнишка, я на тебя две сотых поставил». Бабы щекочут мне бицепсы, закатывают глаза. Хищницы. Ринг. Свет на тебя давит сверху, вертикально, пришпиливает к квадрату. Садишься. Глазеешь на парня, в углу напротив. Вид у него злой, сволочь! Бицепсы молотобойца. Жестокая мордашка шпаны. Это мое кино: ребята потом мне сказали, что у меня самого был вид зверского убийцы. Вот что такое мандраж! Маленький Жан щебечет мне что-то в ухо. Просовывает руку, чтобы проверить, на месте ли раковина. Влепляет мне в рот мастику для десен, которую тоже дал Роже (делается это по мерке, цена зверская!). Рефери подает знак. Поехали. Бормочет молитвы. Да, мсье, согласен, мсье, разойтись по углам. Гонг. Значит, уже…