* * *
Поверх равномерных пушечных раскатов разрываются теперь очереди резких, яростных выстрелов, — совсем рядом. Мощные отдельные взрывы врезаются нам в перепонки, заставляют жадно глотать воздух. «Така-така-так» тяжелых пулеметов… Неужели, как пишется в военных коммюнике, фольксштурм вошел в контакт с авангардом красных?
Пересекаем Вольдег. Впереди ночь. Галифе расквартировывает нас в необъятных конюшнях, типа дворцовых. Без раздачи съестных припасов. Вскоре, несмотря на усталость, мы пускаемся в поиски силосных башен. Они все пусты, даже те, где была свекла и кольраби. Кто-то уже поработал до нас. Вгрызаемся в наш черный хлеб, героически заставляя себя приберечь горбушку на утро. А потом ложимся прямо на голую землю, на несколько былинок соломы, которые даже не защищают от леденящего цемента, мы вклиниваемся друг в дружку, живот Марии прижимается к моей спине, руки ее сжимают мне живот, свернувшись, как два параллельных плода, и — плюх, — уже спим.
— Aufstehen!
Луч фонаря бьет в лицо.
Какого черта вставать, мы только-только заснули!
— Aufstehen. Schnell! Los, Mensch, los!
Ладно. Мигают две-три свечи. Спрашиваю у священника, он при часах, который сейчас час. Два часа ночи. Все тело ноет. Но, главным образом, холодно. У Марии зуб на зуб не попадает. Хорошо, кстати, что нас разбудили, а то бы мы наверняка простудились.
И вот мы опять в пути. Русачки придвинулись. Канонада слышится все ближе, как будто прямо за горизонтом. Равнина стелется, огромная и плоская, до бесконечности. Когда оглядываешься назад, видишь непрерывную вереницу коротких красных вспышек, причудливо подпрыгивающих над линией горизонта. По кому же они там лупят? Сюда-то ничего ведь не падает. Вскоре я получаю ответ. Прямо перед нами, на другом конце диаметра круга, другие красные огоньки коротко вспыхивают, взрываются там и сям, в том же темпе, что и исходные. Это места попаданий. Их отвратительного жирного взрыва я не слышу, ветер дует с Востока, из-за наших спин, и все покрывает непрерывным грохотом исходных выстрелов.
Как мальчик-с-пальчик, затерявшийся в самой гуще этого апокалипсиса, шагаем. Глупо, упрямо шагаем. Снаряды нас обгоняют, — какой ужас найдем мы там, впереди?
Но вот уже эти исходные красные проблески больше не ограничены узким сектором, точно за нашей спиной, они обступают нас, справа и слева, клещами. Они продвигаются вместе с нами, нас обгоняют, они прорисовывают точную линию горизонта, теперь мы находимся в центре четкого и непрерывного полукружья взрывов. Внезапно что-то новое леденит нас. Серия улюлюканий, зверских, резких, коротких, раздается очередями, как будто огромный, как мир, исполин дышит быстро-быстро на пальцы, чтобы их обогреть. Огненные шары вылетают с одной стороны горизонта в темпе этих улюлюканий, описывают в небе параллельные траектории идеальных парабол, обрушиваются где-то далеко впереди нас, за еще темным сектором линии горизонта. Как только они дотрагиваются до земли, вырывается целый веер огня, и вееров этих столько же, сколько шаров. Огонь этот не прекращается, прожорливый пожар набегает, и вскоре весь горизонт перед нами полыхает единым пламенем. Серии огненных шаров вырываются теперь из нескольких точек полукружья, выплевываются с жутким улюлюканьем. Кто-то произносит: «Сталинская шарманка»