Я перевожу. Он глядит на нее, как если бы она ему рассказывала сказки про Деда Мороза. Глаза его готовы поверить. Стайка гогочущих гусей прохаживается по двору: шеи вытянуты параллельно, переваливаются все как один, при каждой их смене курса.
В ворота врывается ватага серо-зеленых солдатиков. Человек двенадцать. Откуда еще и эти взялись? Ну конечно, им пришла в голову та же идея, что и нам: по большаку и опасно, и слишком медленно. Они молодые, не очень расхристаны, еще при оружии. Заполонили весь двор, качают воду себе на голову, брызгаются, веселые, как щенки, разваливаются на травке, подняли гвалт, как школьники на экскурсии.
Спрашивают у француза, не найдется ли сала, яичек свежих… Говорят ему с горькой усмешкой:
— Morgen wirst du frei, und wir werden gefangen![39]
Он их утешает:
— Krieg fertig. Morgen alle nach Haus[40].
— Sicher! Oder vielleicht wesinden wir alle tot! Es ist auch gut möglich![41]
Настроены не слишком оптимистично.
Тем временем француз вернулся с большим куском сала, приносит также творога и яиц. Извиняется, что у него почти нет хлеба, только для себя и хозяйки, но если хотите, могу отварить картошки. Солдатики говорят, что нет, им некогда, со вздохом сожаления зарясь на гусей. Шум мотора. Самолетик кружится над фермой, снижается. Под крыльями — красные звезды. С этими серо-зелеными во дворе — нам хана. И точно! Едва мы успели прижаться к земле, он делает заход, поливает весь двор, возвращается, чтобы взять на прицел, — рата-та-та, еще раз. Один серо-зеленый не выдерживает, палит в воздух. Наконец, самолетик удаляется на Восток. Поднимаемся. Никто не ранен, даже гуси остались целы. Мария мне говорит:
— Он вернется с дружками. Здесь оставаться не стоит.
Она права. А я-то уже подумал: может быть, это и есть тот идеальный уголок, чтобы нам русачков дожидаться.
Выпиваем по сырому яйцу, — годами такого не пробовал, — одно объеденье, а тут даже некогда и насладиться, сглотнул, как пилюлю, — отрезаем себе по кусочку сала, солдатики дарят нам несколько ломтиков черного хлеба, размазываем по ним творог и сало, и, привет, будем есть на ходу.
* * *
Дорога продирается между двумя живыми изгородями из цветущего шиповника, боярышника и других цветов, которые мне не знакомы. Опускается вечер, и пряный запах, как от корицы, поднимается отовсюду, на дне глубоких кюветов бежит журчливая вода. Ну точно рай! Один серо-зеленый сидит на бугре, лицом к дороге. Часами мы не видали ничего человеческого. Он снял сапоги, подвернул штаны. Ноги его до колен в ледяной воде. Время от времени он шевелит пальцами ног, чтобы хорошенько прочувствовать свежесть, — и тогда он закрывает глаза от наслаждения.