Чувствую, что бледнею. Заражение крови! Это одно из мамашиных словечек, точно, оно и есть: «Смотри, осторожно, там ржавые гвозди, не нарвись на заражение крови!» «Сын такой-то соседки умер от заражения крови»… Словечко из старины. Сегодня так уж не скажут. А как же скажут? Скажут: «септицемия». Вот как скажут! Так, значит, — нарвался на септицемию. Вот тебе на!
Воображал я себе это более страшным, более грандиозным. Просто след красный, болячка, зудится… У меня даже и голова не болит.
Тут я начинаю вдруг понимать, почему они так запаниковали, доктор и эта швестер. Конечно же из-за нашего Сабатье. Ролан Сабатье, тот парень из Ножана, который прибыл в Берлин в моем эшелоне уже больным. Он жаловался, они никак не хотели признать его больным, градусник показывал тридцать семь и пять. Нет демберадура, котен рапот, нет полен, мзье, сразу вернуть рапот. Проваландался он так дней пятнадцать, Сабатье этот. Его ругали, обзывали лентяем, асторошно, мзье, большой каналья, чуть что, гестапо, а? Он аж плакал. И отдал копыта. Прямо перед смертью врач все же подумал, что у него, наверное, было что-то, но уже было поздно. Сабатье умер. Сделался он весь черный. А мы никак не могли дознаться, от чего это. Так что этим козлам было очень неловко. В конце-то концов мы узнали: септицемия.
Так что вот. Доктор со швестер, должно быть, схлопотали себе тогда здоровую нахлобучку. И у них появился священный страх перед септицемией. Поэтому я и сплю в простынях сегодня. Вот почему швестер Паула пичкает меня таблетками и уколами сульфамида, новой такой штуковиной, смерть всем микробам, бельгиец сказал мне, немцы изобрели, о, да, они очень сильны во всем научном, не знаем мы лучше них, это точно.
Здесь вот и кроется неисчерпаемый предмет для размышления у вдумчивого мыслителя, который склоняет над бездонными безднами человеческой психологии драгоценную свою проницательность и досуг, оставляемый ему пенсией инспектора акцизных сборов. С одной стороны, шкура наша, бедных козлов, не стоит и кроличьего пука. С другой стороны, если в столбце описи не достает одного человека, — будет наверняка разгром и шабаш. «Саботируешь» ли ты, или просто не поспеваешь, или посылаешь своего майстера к чертям собачьим, — тебя отправляют подыхать под розги в арбайтцлаг. Пытаешься сбежать — в тебя стреляют без колебаний. Украл яйцо — тебе отрубают голову. Так предусмотрено, таков порядок! Но если ты умираешь из-за нерадивости какого-то типа, который за тебя отвечает, это уже непорядок. Виновный будет наказан. А здесь уж, когда наказывают — не церемонятся, сразу: гестапо, концлагерь и т. д. и т. п… (Да еще я не знал тогда о существовании лагерей массового уничтожения с их тщательной бухгалтерией!)