Брайони, его Брайони, счастье его жизни, сотрясала дрожь. Он обожал и ненавидел эту холодную, неприступную женщину. Он боготворил бы ее, если бы она только позволила, но она никогда не позволит. Брайони на своем ледяном пьедестале всегда останется для него недосягаемой, поскольку равнодушна к страстям простых смертных вроде него.
Она положила ладони ему на плечи. Лео ожидал, что она оттолкнет его, но Брайони лишь нежно коснулась пальцами его щеки. И Лео окончательно потерял голову.
Задрав подол ее юбки и сорвав с себя брюки, он одним мощным движением овладел ею. Нахлынувшее блаженство ошеломило его, лишив разом зрения, слуха и способности говорить. Перед ним открылся мир ощущений. Эта женщина была его раем, его благословением. Никогда прежде он не испытывал такого острого наслаждения, такой исступленной нежности. Жаркая темная волна захлестнула его, опустошая, осушая до дна, тело содрогнулось, извергая влагу.
И сразу навалилось изнеможение. Лео обмяк, не в силах пошевелиться. Едва дыша; смутно, словно сквозь сон, он почувствовал, как Брайони высвободилась и соскользнула с кровати.
Мягко, но настойчиво она положила ему в рот пилюлю.
— Вы обещали, — прошептала она дрожащим голосом.
Лео проглотил хинин, запил водой, которую подала ему Брайони, и снова рухнул на подушку.
Ему было двадцать восемь. Его брак распался три года назад, и он только что овладел бывшей женой.
Ошеломленная, Брайони тяжело опустилась на стул.
Лео долго бредил, бормотал что-то бессвязное, говорил о математике. Он упорно отказывался принять хинин, и Брайони, рассерженная, доведенная до отчаяния, готова была применить силу.
А потом он начал звать ее по имени, снова и снова. «Брайони, Брайони, любимая. Что случилось, Брайони?» Лео метался в бреду, твердя ее имя, не сознавая, что говорит, не слыша ее, а для Брайони его сбивчивая речь звучала волшебной, сладкой до боли музыкой, чудесной одой.
Ей показалось вполне естественным предложить ему поцелуй в обмен на лекарство, ведь Лео поцеловал ее как раз перед тем, как его сразил приступ малярии. Брайони и представить себе не могла, что он способен на такую яростную вспышку страсти. Она только успела склониться над ним и поцеловать, как в следующий миг он уже накрыл ее своим телом, а потом, задыхаясь от подступающего блаженства, пронзил ее плоть.
Но ее потрясло не столько то, что Лео в его состоянии сумел овладеть ею. Больше всего ее поразило, что она позволила ему это и что их краткое исступленное соитие доставило ей такое острое, хотя и неполное наслаждение.