От хинина Лео чувствовал слабость и вялость: его мучили приступы тошноты, иногда ему удавалось побороть их, но чаще болезнь одерживала верх. Остальное время он лежал неподвижно, не в силах пошевелиться. Брайони сидела рядом, не оставляя больного ни на минуту. С героическим спокойствием она поддерживала Лео, помогая справиться с изнурительными приступами рвоты.
— Как вы это выдерживаете? — спросил он однажды.
— Мне доводилось видеть зрелища и похуже, — отозвалась Брайони, и больше эта тема не поднималась.
Когда горечь во рту становилась невыносимой, Брайони готовила больному полоскание — раствор ментола и тимола. Она давала Лео пить медовую воду для поддержания сил, чистила ему зубы и меняла одежду.
— Почему вы так добры ко мне? — решился задать вопрос Лео в другой раз.
Обессиленный, он лежал с закрытыми глазами, а Брайони втирала целебную мазь в его израненные руки, стертые веревками и расцарапанные о камень во время тяжелейшего перехода из Гилгита в Читрал через непроходимые скалы. Лежа в полудреме, он ощущал сладковатый запах пчелиного воска, исходивший от мази, и теплое скользкое прикосновение пальцев Брайони, гладивших его загрубевшие ладони и разбитые костяшки.
— Вы больны, а я врач.
Разумеется, Лео хотелось услышать, что заботливое внимание Брайони объясняется не одним лишь врачебным долгом, что здесь кроется нечто большее. Хотя отлично понимал, что надеяться на это бессмысленно.
В последний месяц их с Брайони брака он нашел смятое письмо в корзинке для мусора в кабинете — Лео искал там листок с уравнениями, который случайно выбросил. Письмо, написанное женщиной, чью жизнь, как и жизнь ее ребенка, удалось спасти благодаря успешному кесареву сечению, проведенному Брайони, глубоко тронуло Лео. Прежде ему не доводилось читать ничего подобного.
Он знал, что Брайони превосходный врач. Ему никогда не пришло бы в голову усомниться в ее преданности профессиональному долгу. Но Лео всегда сознавал, что больше всего Брайони интересуют не пациенты, а сами болезни, что ею движет не столько сочувствие к больным, сколько желание одержать верх над разрушительными силами природы.
Весь вечер он провел, стоя над письмом. Крупный, старательный, почти детский почерк буква за буквой отпечатывался в его мозгу, пока наконец Лео неохотно не признался себе, что главное в его жене не отстраненность, а полнейшее равнодушие. Лишь женщина, отвергающая человеческую близость любого рода, физическую или эмоциональную, могла бы с таким презрением отринуть искреннюю благодарность.