Твой любящий муж Джон.
Розмари заметалась по комнатам, вытаскивая одежду из ящиков и шифоньеров. Она уложила уже два маленьких и большой чемодан, потом села и расхохоталась, закрыв лицо руками. Ну не глупая ли!
Тогда она упаковала лишь самое необходимое в саквояж, взяв единственное украшение — филигранную розово-золотую брошь. Теперь она не могла припомнить, отчего недолюбливала эту брошь раньше.
На вокзале Розмари забрала разрешение на проезд и села в поезд, направлявшийся в Саванну, а на следующее утро, в Саванне, пересела на поезд в Центральную Джорджию, который к полудню следующего дня осторожно въехал в Мэкон.
Кавалерия Шермана подступала к городу, и вокзал Мэкона был запружен беженцами.
Перед сожжением Атланты генерал Уильям Т. Шермам высказал следующее утверждение: «Война — штука жестокая, и бесполезно ее смягчать»; вскоре справедливость этих слов на практике испытали беззащитные фермы и селения на пути его армии.
Поезд Розмари еще не остановился, а беженцы уже облепили его, стремясь занять местечко перед отправлением. Когда же начальник поезда объяснил, что паровозу нужно топливо, все — мужчины, дети, священники и даже почтенные матроны — выстроились в цепочку и помогали грузить тендер дровами.
Юго-западный поезд, на который надо было пересесть, охраняли вооруженные ополченцы. Их капитан, потерявший руку под Чанселорвиллем, заявил, что никакого Руфуса Буллока знать не знает. И более того, не уверен, что в Конфедерации вообще существует Бюро железнодорожных перевозок. Говоря это, он весьма фамильярно похлопал Розмари. Поскольку именно от этого капитана зависело, кто сядет на поезд, он выбирал пассажирок посимпатичнее.
Розмари поблагодарила капитана, смахнув его руку, будто не заметив. Она уже села в вагон, когда с платформы её окликнул знакомый голос:
— Розмари Хейнз! Дорогая Розмари! Пожалуйста, поговори с этими людьми!
Уехав из Чарльстона, Уорды укрылись на плантации у родственников возле Мэкона. А всего через год громилы Шермана плантацию сожгли; Уордам вновь пришлось бежать. Евлалия Уорд с шурином Фредериком уже много дней не меняли платья. У туфель Евлалии треснула подметка, Фредерик, никогда прежде не выходивший из дому без шляпы, был с непокрытой головой, и намечавшаяся лысина покраснела под жгучими лучами солнца.
Розмари, тебя ведь пустили! Пожалуйста, помоги нам.
Мы должны бежать из Мэкона. У нас ничего не осталось, совершенно ничего!
До войны Фредерик Уорд был состоятельным человеком с удобно устоявшимися мнениями. Теперь золовка вела его буквально за ручку.