Кто знает, может, я даже выйду замуж кое за кого!
Скучаю о тебе, дорогой Тэз!
Любящая Ма,
Руфь Красотка Уотлинг.
Две недели из трех Ретт был в разъездах, и Красотка направляла адресованные ему письма в гостиницу Святого Николаса в Нью-Йорке, «Спортсвуд» в Ричмонде, и отель Святого Людовика в Новом Орлеане.
Когда же он находился в Атланте, Красотка специально задерживалась подольше в его кабинете: вязала, пока он разбирался с бухгалтерией, отвечал на письма и подписывал документы. Вычитав из «Книги для дам Годи» об английских традициях чаепития, она каждый день приносила Ретту поднос с печеньем, чашками и новым фарфоровым чайником.
Куртизанки обменивались понимающими взглядами.
В поисках работы в «Красную Шапочку» вернулась Лайза, сельская девушка, служившая у Красотки во время войны. Лайза призналась, что ей пришлось туго и она опустилась до простой шлюхи и пьянчуги. «Даже не могу передать, до какой мерзости я дошла». По ее словам, она не брала и рот ни капли спиртного уже шесть месяцев.
Через два дня Ретт спустился вниз и увидел Лайзу.
Облизнув губы, девушка сказала:
— Прошу вас, капитан Батлер, я больше не такая.
— Убирайся, — сказал Ретт.
Боясь, что он убьет её, Лайза ретировалась столь поспешно, что даже не забрала свои вещи, которые Макбет потом связал в узел и отвез в увеселительное заведение, где она осела. Красотка не осмелилась спросить Ретта, отчего он выгнал девушку. Еще через несколько месяцев до нее дошли слухи, что Лайзу взял на содержание богатый пособник — лучшей участи, видимо, ей нельзя было и желать.
Через три дня после того, как Джорджия единогласно отказалась подписывать четырнадцатую поправку к Конституции[45], Ретту пришла телеграмма: «Отец умер сегодня Похороны в пятницу. Пожалуйста, приезжай. Розмари».
— О Ретт, как мне жаль, — сказала Красотка.
— Мне, как ни странно, тоже, — произнес Ретт.
Глава 32
МИССИС ЭЛИЗАБЕТ
ПРЕКЛОНЯЕТ КОЛЕНА
Похоронных дел мастер оказался бессилен против запечатленной в чертах Лэнгстона Батлера ярости. Попытки бедняги приподнять и перевести черты лица усопшего в видимость приятного выражения не приводили ни к чему из-за бесповоротно опущенных углов рта, поджатых губ и насупленной верхней части лица, которые бальзамировщик не мог скрыть никакими ухищрениями.
Лэнгстон Батлер желал при жизни лишь почитания, покорности и власти. Он никогда не испытывал склонности к неуместному умилению угловатым полетом цапли, переменчивыми узорами на песчаном берегу, изумительной нежностью и плавностью изгибов женских рук. Всю свою жизнь Лэнгстон Батлер больше всего страшился попасть в глупое положение.