В голове Ретта крутилась строка из поэмы Теннисона:
«Лучше все же любить и затем потерять, чем совсем никогда не любить»[46].
Витражи церкви Святого Михаила сняли во время артиллерийского обстрела Чарльстона и до сих пор не вернули на место. На смертный одр Лэнгстона падали тени от светильников.
Когда церковные врата открылись для выноса гроба, острый луч утреннего света проник в алтарь и засветил нимбы вокруг голов выносящих. Все они были из того же поколения, что и усопший. Сецессионисты, нуллификаторы, чьи абстрактные политические теории пали перед кровавыми событиями.
Церковный двор был обнесен высокой железной изгородью, через которую некогда перемахнул Ретт на Текумсе, сколько же лет тому назад?
Как легко он мог напороться сам или погубить лошадь об эти острия! Упасть, покалечиться или даже погибнут!.! Он совсем не ценил тогда жизнь, словно безделушку, которую можно беспечно отбросить.
«Господи, — подумал Ретт, — неужто я был тогда в таком отчаянии?»
Его взгляд остановился на бедной Розмари. Слава богу, у сестры есть теперь сын. На какое-то время, по крайней мере, маленький Луи Валентин Раванель заменит для нее весь мир.
Ретт имел сведения об участии Эндрю Раванеля в делах Клана. Муж сестры становился все более одиозным. Эндрю был возмущен и обозлен ситуацией с «предателями», «правами южан», «ниггерами», «двурушниками-саквояжниками» до такой степени, что Ретт едва мог с ним поддерживать разговор.
Что произошло с тем Эндрю, которого он знал, отчего такие перемены? Куда исчез прежний снисходительный, смелый, романтичный юноша?
После похорон негры Лэнгстона Геркулес и Соломон куда-то исчезли. Джулиан Батлер задержался ровно настолько, чтобы поделиться с Реттом последними слухами из государственных кругов и заверить, что если тому вдруг потребуется какая-то юридическая помощь, то непременно…
Джулиан лишился всех волос. Его череп сиял, как только что снесенное яйцо.
Исайя Уотлинг уже помогал Элизабет Батлер подняться в фургон, когда Розмари неожиданно вмешалась:
— Мама, ты теперь останешься с нами. У нас много свободных комнат. Пособишь с малышом.
А я могу? — Глаза Элизабет широко раскрылись, поблекшие губы растянулись в улыбке. — Правда? О, я даже не смела мечтать об этом. Розмари! — Она просительно повторила: — Ты позволяешь? Мне бы так хотелось остаться, так хотелось бы. Я стану посещать вечернюю службу в церкви Святого Михаила. Вечерняя служба такая мягкая и сердечная.
— Мисс Лизбет, — несколько нараспев сказал Исайя, — Разве мы не молились вместе? Не читали Библию и не возносили молитвы по утрам и вечерам?