Тэз, покрутив диск, подергал медную ручку, но сейф не открывался.
Красотка не раз рассказывала ему, как познакомилась с Реттом.
— Если бы я в тот день не шла мимо гостиницы «Сент-Луис», Тэз, голубчик, все обернулось бы для меня очень плохо. У меня не было ни монетки, ни единого десятицентовика. Я бы могла отказаться от тебя. И вот, милый, я увидела рядом с гостиницей разряженных франтов и подумала, что они пожалеют меня и смогут хоть что-нибудь выкроить.
Я забыла о гордости. Она пропадает, когда ты нищий. В общем, сначала я не признала Ретта, а он меня сразу узнал. И позаботился обо мне. Обо мне и о моем любимом мальчике.
Костюмы и накрахмаленные рубашки висели в дубовом шкафу над двумя парами стоявших на подставках сапог для верховой езды. В ящиках стола ничего не было, кроме перьев, чернил, писчей бумаги и «Американских записок» Диккенса.
Тэз подвинул кресло. Царапины на нижней перекладине говорили о том, что Ретт упирался в нее каблуками. Мальчик сполз с кресла пониже, но все равно не достал до царапин ногами.
Тэз завтракал с Лайзой, а ужинал с девушками в четыре часа. До захода солнца он поднимался наверх и, сев на кушетку Ретта, читал до полуночи Диккенса. Снаружи слышались смех, неверные шаги и хихиканье девиц.
После того как Макбет провожал последнего посетителя, Красотка Уотлинг закрывала переднюю дверь, тушила красную лампу и свет в гостиной и поднималась наверх проведать сына.
Красотка Уотлинг не была красивой женщиной, зато обладала бойкостью и обаянием. Как-то на день рождения Ретт купил ей платье из Парижа серого шелка. Красотка сложила его и, завернув в бумагу, сунула глубоко в ящик бюро.
— Меня никто не узнает, — сказала она.
В другой раз Ретт предложил ей поменьше пудриться.
Он усадил ее перед туалетным зеркалом, умыл теплой водой и очистил кожу ваткой.
— Тебе не нужны румяна. Твои щечки и так как яблочко.
Красотка в зеркале выглядела на десять лет моложе, невинной и застенчивой. Деревенская девушка, смотрящая из зеркала, напугала ее, и Красотка расплакалась.
В субботу вечером, в день выплаты содержания у солдат, за три дня до Рождества на дверь «Красной Шапочки» повесили венок. Сержант Джонсон с ухмылкой сказал своему боссу:
— С Рождеством, капитан.
Эдгар Аллан Пурьер вошел внутрь, а Джонсон, поставив ногу на перила крыльца, зажег трубку.
На диванчике тет-а-тет из зеленого бархата сидел однорукий майор, который спросил Эдгара:
— Разве бордели для военных — лучшее место для вашего времяпровождения, капитан? Или они для вас слегка… неприятны?
Эдгар Пурьер поджал губы, и майор встал, увлекая за собой Элен.