— Я вижу… — говорит она шепотом, словно на самом деле видит: — Я вижу… на тебе жемчужная корона… она серебрит твои волосы… ее свет в твоих глазах… ты весь нездешний… стань мной, вбери меня в себя… подари частицу жизни… Бог мой, разреши раствориться в тебе… мой Бог…
Алексей отрешен, он смотрит поверх, куда-то к окну, вдаль, еще дальше… Свет ночника падает на него сбоку.
На его лице мука.
— Ты — ложь? — говорит он. — Или — правда?.. Я не знаю. Я хочу верить… Я люблю тебя.
Зоя не слышит его, она — рядом… Она тянет к нему руки, поворачивая ладони, и смотрит на них.
— Твой свет на моих руках… как приятно… он так нежен и мягок… ты добр ко мне… ты позволишь мне поцеловать тебя?.. это все, что у меня есть… это все, чем я могу отблагодарить тебя…
Лицо Алексея. На нем мука… Желание поверить, и сомнение. Прикосновение к тайне, и похоть, и что-то высшее, из-за чего он так страдает.
Утро. Оно, сквозь раздвинутую штору едва проникает в комнату. Собственно его еще нет. Лишь голубая полоса протянулась над частоколом города. Горит ночник.
Андрей сидит, прислонившись к стене, на постели. Зоя перед ним. Она спит, утонув лицом в подушке.
Алексей говорит тихо, словно думает про себя.
— Ты — ложь… Я и ты — ложь… Что нам теперь делать?.. Если бы догадаться раньше. Но мы так с тобой надеялись… Зо-я, Зо-я… какое странное сочетание звуков… Зо-я, Зо-я, — чем больше повторяешь его, тем больше оно лишается смысла. Я уже не понимаю, кого зову. Какую Зою?.. И есть ли ты?.. Какой страшный обман.
Алексей постепенно становится виден в зеркале. Словно он разговаривает со своим отражением. И отражение ли оно?.. Два Алексея. Зои в зеркале не видно, хотя она лежит перед ним. Два Алексея и одна Зоя. Та, которая в реальности.
— Бедная ты моя, — /это он говорит Зое, и все, что будет он говорить дальше, обращено к ней/ — Я наврал тебе… про тебя… Мне не нравится то, что ты делаешь с собой… Я вижу коридор… в нем — стены… а потом пространство, где растворяется все… где нет места человеку, которому не на что опереться. Мне больно, я не смогу помешать тебе упасть… Как мне пожалеть тебя… не знаю… Я ничего не знаю про этот мир… Я — болен… Мне горько от того, что я должен быть животным… Зверем.
Губы Алексея еще что-то говорят, но мы не слышим его, лишь чутьем угадываем смысл… Так продолжается недолго, и до нас снова начинают долетать отдельные фразы:
— ты — хорошая, я знаю… я — с тобой… твоя боль раздирает меня. Но, может, тебе от этого станет легче?.. Я не знаю, как помочь тебе… я ничего не знаю.
Утро. Коридор. В голубом свете дети крадутся мимо череды фотографических портретов. Они в ночных пижамах. На портретах все те, кого мы уже знаем: Мать,