Мать не понимает, почему он говорит это, но чувствует — это бунт.
— Пойми, — говорит Мать, — ты — болен. У тебя странная, очень редкая болезнь. Столько денег я потратила в свое время на профессоров! Никто не может помочь… Боязнь незнакомых людей, — говорит, понизив голос Мать, — пространств, — фобия… Ты никогда не можешь выйти за порог этого дома… Если не выздравеешь.
— Твоя забота обо мне.
— Это не забота!.. — говорит Мать, вставая. — Это — жизнь. В ней — загубленная карьера, прошедшая молодость, все, что у меня могло быть, и не случилось, ради тебя… своего сыночка, которого так несправедливо наказала природа… Ты же не от мира сего, мой маленький… Если я не пожалею тебя, кто тебя пожалеет, кто, я тебя спрашиваю!.. Никто. Ник-то!!!
Мать молчит и смотрит на Алексея. На ее глаза наворачиваются слезы. И это первые слезы, которые видит Алексей у Матери.
— Не плачь, — говорит он, смотря на нее ясными глазами. — Я сделаю тебе сегодня подарок… Тебе понравится.
— Ах, мальчик мой!.. — выдыхает Мать, подходит к сыну и прижимает его голову к груди. — Мне же ничего не нужно, мне, твоей мамочке, совсем ничего не нужно… Только немного благодарности… Только немного благодарности за все, что совершила я ради тебя, своего бесценного… Даже болезнь у тебя, какой нет ни у кого. Ты — единственный!.. Только немного благодарности, от тебя, совсем немного… неужели это так трудно…
Пол коридора, озаренный солнцем /там изначально нет никаких окон/. Босые ноги Алексея… Все тот же бесконечный путь.
Гул огромного города. Величественный мраморный монумент. Какой-то непобедимо окончательный. Мы все ближе к высеченному его лицу. Даже голуби не могут навредить ему своим пометом. Напротив, птичьи следы подчеркивают низменность суетливого бытия. По сравнению с ним.
Все ближе лицо. Оно — для нас, чтобы мы запечатлели его незыблемость в своей памяти.
Алексей стоит, прислонившись ухом к входной двери. Как в большой раковине, в его ушах гул огромного города. Может, многих городов сразу.
Какая-то аура идет оттуда, касается его… Тут тревожное ожидание на его лице сменяется страхом. Ничего не изменилось. Болезнь не оставила его. Она — с ним.
Длинный звонок над входной дверью. Алексей цепенеет и ждет, — звонок повторяется.
— Кто там? — спрашивает он, по возможности спокойнее.
— Свои, — слышит он голос Виктора. — Открывай, Алешка, не бойся.
Виктор чем-то возбужден и плохо скрывает это.
— У тебя помыться можно? — спрашивает он. — А потом поспать? Задавить минуточек шестьсот?
— Конечно, — Алексея не удивляет просьба Виктора. /Чувство удивления вообще у него атрофировано. Он не умеет удивляться/.