— Раз-два три, — говорит под музыку Мать. — Раз-два три…
Лица детей. На них — выражение покорности. И сосредоточенности. За них взрослые решили, чем им нужно заниматься.
Алексей в коридоре. Звуки балетного класса долетают сюда, но слабо. В руках связка ключей. Перед ним дверь с тремя замками, — его мастерская, — он открывает ее… Дверь с тремя замками в квартирном коридоре смотрится странно.
Наконец, он открыл, заходит. Захлопывает дверь за собой, — сквозь смолкающий монотонный танцевальный ритм слышится, как щелкают запоры, отгораживая его от остальной квартиры. С последним поворотом ключа — исчезает музыка.
Мы остаемся в коридоре… Тишина. Некий перебор тишины, до такой степени, когда ее начинаешь замечать. На стене большие черно-белые фотографии. Среди них Мать в балетной пачке. Она молода и хороша собой. Но трудно обратить внимание на лицо. Бросается в глаза красота фигуры, ноги, грудь в предельно открытом декольте. Она там загримирована для какой-то роли. В ней — красота фотомодели.
Рука Алексея, лежащая на ровной поверхности зеркала-стола. Это туманное зеркало, оно топит его пальцы в себе. Кисть двигается вперед. И, о чудо! — кажется, будто пальцы осторожно приподнимают зеркальную поверхность, размягчают ее, входят в ее туманный слой… Кажется, на грани видения, что это удается, что происходит сверхъестественное — пальцы погружаются в зеркало.
Старуха прихорашивается перед трюмо Матери. На ней новое черное платье, она примеривает траурную шляпку, с черным бумажным цветком.
Прихорашиваясь, бодро напевает похоронный марш. Отрывает от газеты кусок с некрологом.
Достает из хозяйственной поношенной сумки траурную повязку, примеривает, любуется собой, — потом снимает, заботливо разглаживает ее и снова прячет в сумке.
— Раз-два три, раз-два три… Раз-два три, раз-два три…
Рояль отбивает звуки, дети совершают одни и те же движения: вскидывают ногу, держась рукой за перекладину.
Мать поворачивается к ним корпусом, одной рукой нажимая на клавиши.
— Молодцы, молодцы.
Она сурова и требовательна.
— Раз-два три, раз-два три…
Похороны. Вход на кладбище… Печальные, озабоченные ритуалом люди. Среди них Старуха. Печальнее всех… Достает из кармана обрывок газеты. На нем в черной рамке некролог.
Читает, далеко отставив от руки, снова прячет. Подходит к женщине в черной накидке.
— Вот, пришла проводить Федора Матвеича в последний путь… Успела… Так торопилась.
— Спасибо вам, добрая женщина.
— Какой же ему шел год, горемычному?.. Что-то совсем запамятовала.
— Шестьдесят восьмой, — говорит женщина и начинает плакать.