— Фи! Не то! Совершенно не то! Мертвые блекнут и скользят, мой мальчик. Скользят из тени в тень. Блекнут в сознании. Попробуйте еще раз.
Никт попробовал еще старательнее.
— Вы заметны, как нос на лице! — возмутился мистер Пенниуорт. — А нос ваш заметен весьма и весьма. Как и все ваше лицо, молодой человек! И вы весь. Ради всего святого, опустошите свой разум! Пробуйте еще раз. Вы безлюдный проулок. Вы дверной проем. Вы ничто. Вы невидимы для глаза, вы не привлекаете мысль. Там, где вы, нет ничего и никого.
Никт попытался снова: закрыл глаза и представил, что растворяется в потемневших камнях стены, превращается в ночную тень… Он чихнул.
— Отвратительно! — вздохнул мистер Пенниуорт. — Воистину отвратительно! Думаю, придется побеседовать с вашим опекуном. — Он покачал головой. — Что ж, перейдем к гуморам. Будьте добры перечислить темпераменты, которые ими определяются.
— М-м… Сангвиник. Холерик. Флегматик. И еще один. М-м… Кажется, меланхолик.
И так до самого урока правописания и сочинения с мисс Летицией Борроуз, девой сего прихода («Все дни свои дева не тронула мухи. Супруги, не будьте к науке сей глухи»). Никту нравилась и сама мисс Борроуз, и ее уютный маленький склеп, и то, что она легко отвлекалась от темы урока.
— Говорят, что на несве… неосвященной земле есть ведьма, — сказал Никт.
— Да, золотце. Только тебе туда ходить не следует.
— Почему?
Покойная мисс Борроуз бесхитростно улыбнулась.
— Там обитают люди не нашего круга.
— Но ведь это еще кладбище, правда? То есть мне туда можно, если я захочу?
— Я бы не советовала.
Никт был мальчиком любознательным, но все же послушным. Когда уроки закончились, он прошел мимо могилы Гаррисона Вествуда, пекаря, и мемориала его семейства — ангела с отбитыми руками, — однако не спустился на землю горшечника, а поднялся по склону туда, где после пикника тридцатилетней давности выросла большая яблоня.
Кое-какие жизненные уроки Никт уже усвоил. Пару лет назад он объелся незрелыми яблоками — еще кислыми, с белыми зернышками, — и жалел об этом несколько дней: кишки его сжимались от боли, а миссис Оуэнс долго читала ему мораль о том, чего не надо есть. Теперь он всегда дожидался, пока яблоки поспеют, и срывал не больше двух-трех за ночь. Правда, Никт прикончил все яблоки еще на прошлой неделе, но все равно любил забираться на дерево, чтобы подумать.
Он вскарабкался на свое любимое местечко в развилке ветвей и посмотрел на землю горшечника: залитый лунным светом луг колючих сорняков и некошеной травы. Интересно, подумал он, ведьма — это старуха с железными зубами, которая живет в избушке на курьих ножках, или худая, остроносая тетка с метлой?