Совсем близко часы пробили полночь. И явились они.
Они сошли с холма медленно и торжественно, по пятеро в ряд. Никт знал их всех — или почти всех. Впереди он заметил матушку Хоррор, Иосию Уордингтона, старого графа, раненного в крестовом походе, доктора Трефузиса… Горожане заахали, кто-то крикнул плачущим голосом:
— О боже, это же Страшный суд!
Однако большинство смотрело на происходящее совершенно невозмутимо, словно все это было во сне.
Шеренги мертвецов достигли площади.
Иосия Уордингтон поднялся по ступеням и встал рядом с госпожой мэром. Потом протянул руку и сказал громко, на всю площадь:
— Вашу руку, мэм, смелей! Потанцуем макабрей.
Миссис Карауэй заколебалась, глянула на мужчину, стоящего рядом (в халате, пижаме и шлепанцах, с белым цветком на отвороте халата). Мужчина улыбнулся и кивнул миссис Карауэй.
— Конечно! — ответила миссис Карауэй.
Едва ее пальцы коснулись Иосии Уордингтона, музыка заиграла снова. Если раньше Никт слышал прелюдию, то теперь началось самое главное. Именно ради этой музыки все они здесь собрались.
Повинуясь мелодии, которая будто пощипывала их и подталкивала, живые и мертвые взялись за руки и заплясали.
Матушка Хоррор встала в пару с человеком в чалме, а давешний бизнесмен — с Луизой Бартлби. Миссис Оуэнс улыбнулась Никту и увлекла за собой старого продавца газет. Мистер Оуэнс нагнулся к маленькой девочке, и та взяла его руку с такой радостью, словно всю жизнь мечтала об этом танце. А потом Никт перестал смотреть на других, потому что его тоже повели танцевать.
Лиза Хемпсток широко улыбалась, выводя фигуры танца.
— Как чудесно! — воскликнула она, а потом пропела: — Друг за другом, всё быстрей, пляшем, пляшем макабрей.
От этой музыки тело и душа Никта переполнились бешеным ликованием, а ноги задвигались сами, словно всегда знали каждое па.
Когда танец с Лизой Хемпсток закончился, к Никту подошел Фортинбрас Бартлби, и они проплясали мимо верениц танцоров, которые расходились и уступали им дорогу.
Живые танцевали с мертвыми; Никт даже заметил Эбинизера Болджера с мисс Борроуз, его бывшей учительницей. А потом пары соединились в длинную цепь и заскакали в унисон, выбрасывая ногу в сторону («Ла-ла-ла-бум! Ла-ла-лабум!») — общий танец, который был древним уже тысячу лет назад.
Никт снова оказался рядом с Лизой Хемпсток.
— Откуда идет музыка?
Она пожала плечами.
— Кто это все устроил?
— Так всегда само получается, — ответила она. — Живые, может, и не помнят, но мы всегда… — Она осеклась и радостно вскрикнула: — Смотри!
Никт никогда не видел живых лошадей, только в книжках с картинками, но белый конь, который приближался к ним, цокая копытами, совсем не походил на то, какими он их себе представлял. Этот оказался гораздо крупнее, и морда у него была вытянутая и серьезная. На коне без седла восседала всадница в длинном сером платье, мерцавшем под декабрьской луной, как покрытая росой паутина.