Когда встала миссис Оуэнс, Никт заявил:
— Прошлой ночью было здорово!
— Да неужели?!
— Мы танцевали. Все. В Старом городе!
— Вот-те раз! — возмутилась миссис Оуэнс. — Танцевали, надо же! А ты ведь знаешь, что тебе запрещено выходить в город!
Никт знал, что когда мать в таком настроении, с ней лучше не спорить, и молча проскользнул сквозь стену гробницы навстречу сумеркам.
Он поднялся к черному обелиску и надгробному камню Иосии Уордингтона. С этого возвышения было удобно смотреть на Старый город и огни домов.
Рядом возник Иосия Уордингтон.
— Вы открыли танец. С мэром. Вы с ней танцевали! — сказал Никт.
Иосия Уордингтон посмотрел на него, но промолчал.
— Я видел!
— Мальчик, мертвые и живые не встречаются. Мы не связаны с их миром, они — с нашим. Если мы и танцевали вместе данс-макабр, танец смерти, не стоит об этом рассказывать, тем более живым.
— Но я такой же, как вы.
— Пока нет, мальчик. Тебе еще жить и жить.
Наконец Никту стало ясно, почему он оказался на площади среди живых, а не спустился с друзьями с холма.
— Кажется, я понял…
Он сбежал по холму со всех ног, как обычный десятилетний мальчик, который очень спешит, споткнулся о могилу Дигби Пула (1785–1860, «Я дома — ты в гостях») и чудом не упал. Только бы Сайлес его дождался! Мальчик добрался до часовни и сел на скамью.
Рядом что-то шелохнулось, хотя он не услышал ни звука.
Опекун сказал:
— Добрый вечер, Никт.
— Ты был там вчера! Только не говори, что не был и ничего не знаешь, я тебя видел.
— Да, был, — ответил Сайлес.
— Я танцевал с ней. С Всадницей на белом коне.
— Неужели?!
— Ты видел! Ты на нас смотрел! На живых и мертвых! Мы танцевали! Почему никто не хочет об этом говорить?
— Потому что у людей бывают тайны. Потому что не обо всем можно говорить. Потому что люди многое забывают.
— А тебе, значит, можно? Мы же говорим!
— Я не танцевал.
— Но смотрел.
— И не понимал, что вижу.
— Я танцевал с Всадницей, Сайлес! — воскликнул Никт.
И вдруг ему показалось, что опекун очень-очень огорчился. Мальчик испугался, словно ненароком разбудил спящую пантеру.
— Разговор окончен, — только и сказал Сайлес.
Никт мог поспорить — в голове у него возникла сотня возражений и вопросов, хоть он и знал, что произносить их неразумно, — но его внимание привлекло нечто: тихий шелест, нежный и легкий, как перышко, холодное прикосновение к лицу. Он начисто забыл про танец; страх сменился восторгом.
— Сайлес, смотри! Снег идет! — Никт видел снег третий раз в жизни. Радость переполнила его, не оставив места другим мыслям и чувствам. — Самый настоящий снег!