— Господа, внимание, — прогремел его голос, как команда на плацу. — Наполните бокалы. Слово имеет мой друг Ганс.
Релинк встал и заговорил тихим приятным голосом:
— Господа хозяева этого уютного дома, аттестованного мне генералом Штроммом в качестве истинно немецкого! Собираясь к вам, мы подумали о том, что вы сегодня отмечаете свою историческую дату, и, признаться, боялись, как бы наше появление не смутило вас. Чтобы это смущение с самого начала устранить, я предлагаю выпить за вашу историю, ее не в силах изменить никто. Хох!
Релинк в одно дыхание осушил свой бокал и с торжественным лицом ожидал, пока выпьют все. Его тост растрогал Эмму Густавовну. Она пила свое вино, благодарно смотря на гестаповца. Шрагин отдал должное ловкости, с какой Релинк повернул эту щекотливую тему. Лиля смотрела на Релинка с каким-то тревожным интересом. Генерал Штромм выпил и усмехался чему-то про себя.
Непринужденный разговор, однако, не завязывался. Генерал Штромм усиленно угощал Лилю и Эмму Густавовну. Релинк внимательно и деликатно посматривал на Лилю и, наконец, сказал:
— Я столько слышал о вас от генерала, что, наверное, узнал бы на улице. Знаете, что он говорит? Самая красивая молодая женщина в городе, но увы, она оккупирована, как и город, но только не нами. Могу заявить, что согласен с генералом.
Лиля покраснела.
— Просто в городе осталось слишком мало женщин… А в мире все относительно.
— Не согласен, — любезно наклонив рыжеватую голову, возразил Релинк. — В отношении женщин теория относительности неприменима.
— Не спорьте вы с ним, это бесполезное занятие, он же по специальности следователь! Хо-хо! — прогремел генерал Штромм.
Шрагин заметил, как по лицу Релинка метнулась тень недовольства.
Заговорили о музыке, и вскоре Лиле пришлось сесть за рояль. Она сыграла свою любимую “Лунную сонату” Бетховена.
Все долго молчали. Потом Релинк сказал задумчиво и томно:
— Поразительна сила гения, забываешь все. Ради бога, сыграйте что-нибудь Вагнера.
— Не хочется. Я его не люблю, — ответила Лиля.
— Как можно! — воскликнул Релинк. — Вы же немка, а Вагнер — это поющее сердце Германии.
— А я не люблю, — упрямо повторила Лиля и заиграла Чайковского из “Времен года”.
— О, Чайковский! — тихо воскликнул Релинк, блаженно закрыв глаза.
Генерал Штромм сидел молча и с каменным лицом цедил вино. Шрагин, слушая музыку, думал все время о своем, о самом главном. Да, это люди гестапо…
Релинк продолжал сидеть рядом с ним на диване и, казалось, не замечал и не слышал ничего, кроме музыки, взгляд его не отрывался от Лили. Вдруг она на середине такта оборвала игру.