— Что? — Я бросила несъедобную печенину Рексу; он поймал ее на лету.
— Ты с кем-нибудь из сотрудников пробовала?..
— Нет.
— А почему? — Вопрос прозвучал тихо; в нем не было осуждения, одно любопытство.
— Не хотелось.
Он ждал более подробного ответа.
— Я не могу без влечения.
— Без любви?
Я онемела. Никто еще не говорил мне этого слова на столь ранней стадии. Не в нынешние времена. Не на моем веку. Грег коснулся пальцем моей щеки.
— А ты мне нравишься, — сказал он.
А я ответила:
— И что же тебя останавливает?
Он обнял меня, и то ли я его поцеловала первой, то ли он меня.
— Ты ведь больше не будешь плакать? — Голос этот пророкотал из какой-то огромной полости в его груди.
— Нет. — Не знаю почему, но, когда он меня поддразнивал, я не обижалась. Ведь он дразнил меня, потому что хорошо знал. Я вернула ему поцелуй. Губы наши понимали друг друга. После еще пары-тройки поцелуев я отстранилась.
— Что ты ешь по утрам? — спросила я Грега.
— В основном сухие завтраки, яичницу, овсянку, по выходным бекон.
Я высвободилась из его объятий, подошла с блюдечком к раковине. Посудомоечная машина была открыта, внутри стояло несколько тарелок.
— Для тебя принципиально, как именно я поставлю туда это блюдце?
— С чего бы это? — удивился Грег.
— Ты согласен, что Бог — он в мелочах?
— Нет, — сказал Грег. Он не сводил с меня глаз, — Что-нибудь еще?
— Хочешь поцеловать меня снова?
— Да, — ответил он, — Иди сюда, — Он развел руки и, раздвинув ноги, усадил меня к себе на колени. — Высказывания у тебя — с левого поля и со следующего за ним.
Он поцеловал меня.
— Ты тоже помешан на бейсболе? — Я воспользовалась близостью, чтобы вдохнуть его замечательный запах.
— Я же американец, притом мужик.
Потом мы остались без одежды. В самый разгар событий я попросила его перестать, и он перестал. Да, перестал, свернулся — красивый, терпеливый — и стал смотреть на меня. Я подумала: сейчас похватаю свои дурацкие шмотки и уйду. Кажется, Грег это понял. И мы оба ждали. В полутемной спальне, на кровати, которую он сделал своими руками, нагота казалась приглушенной, мягкой. Он провел длинным пальцем по моей спине:
— Если не возражаешь, я хочу установить одно правило: не прикидываться. Меня можешь не обманывать, я согласен и на правду.
Говоря это, он ласкал меня, медленно, но прицельно и — да чего тут говорить — очень искусно. Потом проговорил в мой выжидательно раскрытый рот:
— Правда тебя освободит.
Я откатилась на подушки:
— Можно задать неуместный вопрос?
— Валяй. — Грег чертил какие-то знаки на моей груди.
— Как ты всему этому научился?