Он жил стремлением и страстями. Так спешил попасть в следующее место, что не успевал надеть носки, ходил в резиновых шлепанцах или сандалиях, даже по снегу, и в легкой куртке нараспашку. Его согревал его мозг. Он успел поухаживать за всеми моими подругами-блондинками. Они все ему нравились. Включая актрису (и крысу) — он находил ее «необычной».
Я подъехала к дому и довольно долго сидела, глядя на входную дверь. Меня окружала глухая, безмолвная онкведонская ночь, и я не могла заставить себя войти в дом, в котором нет моих детей. Мельком подумала про стылый гараж — можно ли там, несмотря на сквозняки, покончить с собой, отравившись угарным газом. «Молчать, — приказала я своим мыслям, — молчать и думать». Кроме того, бензин был почти на нуле.
Войдя в дом, я отложила в сторонку «Дунни и Берка» и скинула туфли. Подогрела молока. Развернула рукопись и села перечитывать еще раз. В «Малыше Руте» было много страсти — в персонажах, одержимых своими желаниями, да и в самих словах. Причем в словах не было никакой грубости, одна душераздирающая красота, то вопль, то веселье, а еще — яростная самобытность, то были слова, принадлежащие только этому автору и его читателю. Предложение за предложением, спринтерский побег от обыденности.
Разве Набоков не мог этого написать? Хотя с какой стати? А может, Вере с Владимиром было одиноко в этом доме, они ведь уехали из Европы, лишились всех друзей, писателей и художников. Может быть, именно поэтому Набоков и обратился к образу Малыша Рута — обратился мыслями к Америке, а может быть, к славе. Одинокие люди много думают о знаменитостях (это я тоже почерпнула из «Современной психологии»), хотя я о них совсем не думала; я думала об умерших.
Если бы только сохранились какие-то свидетельства того, что он написал этот роман в этом доме. Вот только знаменитые писатели не описывают в дневниках повседневность: «Вера сварила яйцо именно так, как я люблю, загрузил посуду в моечную машину — что угодно, лишь бы не возвращаться к „Малышу“». Или в ее дневнике: «Сегодня поджарила хлеб с сыром, а Володя вымыл уборную. Спрятала последний роман, чтобы он его не уничтожил. Эта книга о бейсболе чрезвычайно мучительна для моего мужа».
Пошли они, эти телевизионщики с их убогими представлениями о том, что интересно обыкновенным людям. Пошли они, эти дураки неверующие из «Сотби». С чего это они решили, что больше всех знают? Я злилась на них за то, что путь мой никуда не привел.
В середине жизни случаются такие вот тупиковые дни. В двадцать всегда кажется: я продвигаюсь вперед, а потом — как вот сейчас — начинает казаться, что фиг.