— С другими упражняйся в красноречии, таких еще немало, счастливых обмануться; с меня довольно твоей лжи!
— Тебя определенно подменили. А я надеялась, из Сиренаики вернется Марсий, который будет мне опорой; я, между прочим, ему хочу отдать пост военного министра.
— Мне?
— Марсию Милиссину. Моему воинственному Марсу, которого я люблю.
— Который проиграл нарбоннскую войну?
— Который ее выиграл и получил за это орден Фортуната.
— Я легат, а военный министр должен быть проэдром или, по меньшей мере, префектом.
— Ты будешь префектом, а затем и проэдром. Не такие чудеса случаются. Медея…
— Я не твоя Медея!
— Ну разумеется! Ты — Марсий! Имя, зовущее на бой!
— Мне нет тридцати.
— И что же? Сам первый министр будет младше тебя. Довольно нам геронтократов. Шестидесятилетних — в воду![112] Власть — молодым и сильным!
— Ты это серьезно?
— Вполне. Мне не придется убеждать Божественного Виктора тебя назначить — он сразу согласится. Ты родовит, талантлив, популярен — какой еще министр нужен? Любовь моя, останься, мы будем править вместе: ты — армией, а я — страной!
— Смешно мне слушать твои речи. Ты говоришь со мной, как будто я страдаю амнезией! Мне ли не знать, кто в самом деле будет править? Когда в Нарбоннии я воевал, ты разве что флажки на картах не передвигала.
Тебе бы орден Фортуната дать, как главному военачальнику!
— Я обещаю, в чисто военные проблемы вмешиваться не буду. Чего еще ты хочешь от меня?
— Пойми ты наконец простую вещь, София: мне больше ничего не нужно от тебя! Это тебе, неугомонной, все время что-то нужно от других.
Вот ты придумала меня назначить… и снова по себе людей считаешь! Ты, что же, полагаешь, я прельщусь и тотчас стану прежним Марсом? Нет, я — не ты, власть для меня не самое святое в жизни! Она меня предупреждала, кто ты есть, я ей не внял… бедная мама! Я уезжаю с ней; пока не вылечится — не вернусь обратно… а может, насовсем останусь в Киферее.
— Прошу тебя, не уезжай! Я, в доказательство моей любви, тебе ребенка принесу…
— Ну все, довольно! Второй раз на эту удочку меня не словишь!
— У тебя нет сердца! Не знаешь ты, что мать переживает, потерявшая ребенка!
— Не потеряла ты ребенка нашего — его ты в жертву принесла в своей игре за власть. Утешься тем, что жертва не напрасной оказалась!
— …
— Ты снова лжешь. Я знаю правду. Ребенка не было. Ты вытравила его, потому что он мешал. Ребенок — средство обуздать меня, не цель твоя. Ты не можешь быть матерью, ты можешь только править! Другие пусть творят детей — ты правь, римлянка![113]
— Безумец, безумец, сам себя не слышишь! И ничего не знаешь!