Мордатенькй, с рыхлым и круглым бабьим лицом, похожим на не пропеченный блин, капитанчик с испугом уставился на меня своими рыбьими глазками.
«Что это он так испугался? — подумал я. — Боится, что я у него сосиску отниму?»
— Господин капитан, не имею чести знать вас… но, разрешите спросить: вы сами-то на фронте были?
— Какое это имеет значение? — брезгливо, через губу, бросил мне штабной, как копейку одноногому ветерану.
— Отвечайте господину капитану! — голос подполковника был тих и ровен, но хлестнул, точно раскаленный добела стальной хлыст. Даже меня пробрало…
— Да… то есть…э… нет… не совсем… э… я кинохронику смотрел! Две тысячи метров! — бледнея и краснея пятнами одновременно, заблеял капитанчик.
— Это хорошо вас характеризует. Отсмотреть такое количество кинохроники — это же надо иметь чугунную жо… волю., — с ледяной иронией усмехнулся подполковник.
— Но раз вы на фронте сами не были, то позвольте вам доложить., — со жгучей, спокойной ненавистью начал говорить я. — У меня возле моего ДОТа стояла пушка «Бофорс». И вот, сижу я, кофе попиваю, и вдруг залетает наблюдатель, волосы дыбом, глаза бешеные: «Русские танки идут!» И точно, за речкой на наши надолбы идут два трехбашенных «каменных дома» и два «детеныша»… Встали у берега, и давай по ДОТу шарашить. Я наводчику кричу: «Давай стреляй!», а он знай себе в прицел смотрит и штурвальчики крутит… Двадцать метров осталось… Бах! Прямо в башню. Второй «каменный дом» взял нас на прицел и поливает из пулеметов… Бах! и гусеница складывается в аккуратную стопку… Народ русские танкисты был отборный и очень храбрый. Никто не вылез с поднятыми руками. Когда мы пошли потом посмотреть поближе сгоревшие машины, то все люки были закрыты.
Увидев, что мы жжем их танки, русская артиллерия начала обстрел нашей огневой позиции. По нас били фугасными шестидюймовыми, били осколочными, поменьше, били шрапнелью… Нам бы надо было поменять позицию, но куда? Мне и сейчас кажется, что не было разницы, укрылись бы мы в бункере или остались снаружи, столь сильный был огонь. Отдельных разрывов было не различить и уж во всяком случае не сосчитать. Я вообще не слышал собственного голоса, приходилось кричать ребятам в уши и показывать цели знаками… А потом малокалиберная автоматическая пушка вела по нам огонь очередями. И хорошо стреляла, пока русских не накрыли наши минометчики; один снаряд пролетел так близко, что меня просто швырнуло на землю горячим давлением воздуха… Рты и ноздри нам разъедала пыль и от удушливого смрада разрывов выворачивало наизнанку. Просто чудо Господне, что расчет прожил почти целый день! Все парни были из Миккели… За один миг целая деревня лишилась всех своих мужиков!