— А дальше что было?
— Собрал под огнем уцелевших. Вступил в командование… из 930 человек насчитал живых менее ста, из них совсем целых только сорок три… решил поэтому атаковать…чтобы пробиться к взорванному железнодорожному мосту и занять там плацдарм…
— И как?
— Финны отошли… а потом нас зажали в огневой мешок среди скал… товарищи, я такое видел… финские женщины с повязками Красного Креста и в белых косынках наших раненых собирали… а потом они на наших глазах им ломали руки, пальцы отрезали…
— Зачем? — ахнул Мехлис.
— Учились на них, видно… шины накладывать, ампутации делать…
— А вы что же?!
— Как же можно в женщину стрелять…(Гнусная пропаганда. Прим. Редактора) (Мы не можем отвечать за отдельные эксцессы, допущенные иррегулярными формированиями. Прим. Переводчика).
— Как же вы, лейтенант, уцелели?
— Не помню я… очнулся на нашем берегу, мокрый, привязанный к бревну… Сам я привязаться не смог бы, наверное, меня мои бойцы спасти хотели…
— Вы, значит, остались живы… а где ваш батальон?
— Виноват… искуплю кровью…, — затихающе простонал раненый, икнул пару раз и вытянулся, будто по стойке смирно.
— Как же так?! — грозно обернулся Мехлис к военфельдшеру. — Вы же сказали, что он средней тяжести?…
— Мы всегда так говорим! — виновато ответила измученная девушка. — Так легче…
— Кому легче?! Умирать легче? Коммунисту это не нужно…, — твердо и яростно сказал комиссар. Потом заторопился: — Давайте-ка грузиться! Этак, мы их всех потеряем…
… Отогревшихся красноармейцев вновь погрузили в машину, на этот раз предварительно устлав кузов свежесрубленным еловым лапником, покрытым брезентом. Мехлис приказал погрузить даже тело умершего лейтенанта, наставительно при этом произнеся:
— Хоть он и преступник, бросивший в бою доверенный ему Советской Родиной пост, но, считаю, что это деяние он своей пролитой кровью полностью искупил! Похороним товарища командира как красного героя!
— Виноват, товарищ армейский комиссар второго ранга! А может, не он главный преступник? — выбросил ладонь к виску Вершинин.
— Ничего…, — с внезапной тяжелой, свинцовой ненавистью в голосе обещающе произнес Мехлис. — Мы это дело обязательно разъясним…
«Пиздец комдиву!» — грустно подумалось мне. (По нашим разведданным, командир и комиссар указанной дивизии были репрессированы. Прим. Переводчика) (За что?! Прим. Редактора).
Отказавшись после погрузки сесть в кабину, комиссар полез в кузов, на все настойчивые уговоры военфельдешера отвечая:
— А партполитработу с бойцами в дороге кто проводить будет? Пушкин?
Последним, что я увидел, когда машина тронулась, было то, что Лев Захарович тщательно укутывал снятым с себя полушубком раненного бойца. Как видно, партполитработу в войсках товарищ Мехлис понимал очень своеобразно.