— Так, дирекционный…
В эту секунду черный разрыв встал между мной и Вершининым… Когда вздыбленная земля упала, я увидал, что и комбата, и треногу буссоли просто смело осколками. Я отчаянно, до боли в руках сжал телефонную трубку.
— Командир! Ты меня слышишь? Отзовись!
Трубка мертво молчала…
Вдруг к черной дымящейся воронке кинулся юркий Вася Кирдяшкин. Он нагнулся, поднимая куски оборванного провода, но тут новый разрыв встал почти на том же самом месте и закрыл его черным смертным занавесом…
Когда разрыв опал, Васи не было видно.
Но телефон вдруг снова ожил!
— Голубчик, ну где же Вы там? Я уж боялся, что вовсе не отзоветесь. Готовы? Слушайте. Дирекционный угол на цель тринадцать-двадцать семь!
— Понял, тринадцать-двадцать семь!
— Да. Врежь ему хорошенько за нас, сынок…, — донеся до моего уха из трубки почему-то затихающий голос комбата.
… Отлично, значит, исчисленная дальность до цели будет 724 метра! Да для нас, это прямо в упор!
Сейчас установим орудие, и мы его… ГДЕ ОРУДИЕ?
Холодея от ужаса, я обернулся… Позади меня, метрах в двухстах, размотав сбитую гусеницу, чадно горел тягач. У его сбитого на землю капота чернело тело убитого водителя…
И, пока я бежал к замершему посреди поля «поезду», у меня в голове крутилась одна мысль: «Один снаряд, только один финский гаубичный снаряд… и все пропало!» (Именно в этот момент наша батарея прекратила огонь. Расстреляв при отражении вчерашнего штурма два боекомплекта гранат, майор Вайтемайнен заблаговременно послал машины на артсклад. Но по дороге они были перехвачены каким-то коммерсантом, который дал много денег, и вместо снарядов наши «форды» повезли к линии фронта ящики с клюквенной водкой «Финляндия» Прим. переводчика)
…Когда я подбежал к тягачу, Петрович уже с помощью ломика расцепил передок со станиной. Обернув ко мне свое почерневшее от копоти лицо, он яростно прохрипел:
— Ничто! Докатим на руках!
— Не сможем…, — со стоном боли вырвалось у меня из груди.
— Как так? Зачем не сможем? Или мы не русские?! — воскликнул старый серб. — Ко мне, детушки!
— Форверст, камераден! — звонко подхватил политрук Ройзман.
Со всех сторон, отвечая на зов старого матроса, стали подбегать красноармейцы. Облепив громадное тело пушки, они, как муравьи соломинку, со всех сторон окружили её… Поднатужились… Нажали… И ничего!
— Эй, дубинушка, ухнем… — вдруг завел Ройзман.
— Эй, зеленая, сама пойдет, сама пойдет! — ответил ему нестройный хор голосов.
— Подернем, подернем, да… ухнем!
И случилось чудо… Скрипнув гусеницами, «Наташа» сначала медленно, затем все быстрее и быстрее поползла по полю…