Как бы то ни было, а в деревню Расческино направился не весь „гарнизон“ имения, вооруженный до зубов, а лишь мы вдвоем, да еще уповая не на мандаты и Алкснисовский маузер, а на пару фунтов сахара, бутыль керосина и отрез ситца – по тем временам целое состояние. Даже за меньшее тогда легко можно было выменять не только пару двустволок, а весь графский арсенал. Если только его не успели перевести на обрезы – излюбленное оружие кулаков.
К сожалению, уже на месте выяснилось, что мои умозаключения страдали изъяном: в памятном грабеже участвовали вовсе не одни расческинцы, а жители как минимум пяти деревенек, имевших к помещику счеты, уходящие своими корнями в глубокую древность. За поротых на барской конюшне предков нынешних крестьян сполна ответила опустевшая усадьба… Видимо, Нахабинцы или Соловьевцы оказались расторопнее, потому что в обмен на наши „сокровища“ нам предлагалось все, что душе угодно, от бронзовых подсвечников и серебряных вилок с вычурными графскими вензелями до каких-то картин в золоченых багетовых рамах, почтенный возраст которых еще более углублялся от наростов плесени и навоза (похоже, что ими, за ненадобностью в хозяйстве, отгораживали стойла). Но искомого не было, хоть убей.
Обследовать в поисках дробовиков всю волость совсем не входило в наши с Конрадом Яновичем планы, и, без толку обойдя почти всю деревню, мы изрядно приуныли.
Удача, как водится, улыбнулась нам в предпоследнем доме.
– Ружжо? – прошамкал, приложив корявую ладонь к уху, поросшему седой шерстью, дедок, скорее похожий на Врубелевского „Пана“[15], чем на человека. – Нет, у меня ружжа нету… А вот у соседа маво, кулака Ферапонта, кажись было…
Ружья, а их оказалось как раз два, были великолепны.
Я, конечно, слабо в то время разбирался в охотничьем оружии, и меня привлекла лишь искусная серебряная насечка и общее изящество линий, но Алкснис был сражен наповал. Хотя мы и договаривались с ним заранее, что ничем не проявим интереса к гипотетическим покупкам, дабы, насколько это возможно, сбить цену, латыш, взяв в руки изделие золингенских[16] мастеров, забыл обо всем. Ну и, естественно, заметив, как запылали огнем бесцветные прибалтийские глаза, хозяин, кряжистый бородач лет пятидесяти, смахивающий больше на цыгана, чем на исконного обитателя средней полосы, взвинтил цену до заоблачных высот. Не в деньгах, конечно, – кому тогда нужны были бумажные деньги, разные там „совзнаки“ и „керенки“? В натуральном продукте. А именно, в великолепных хромовых сапогах, красовавшихся на ногах латышского стрелка. Да и мои, хоть и рангом пониже, ему тоже очень приглянулись.