Он чуть не задремал, и это лишний раз напомнило ему об усталости, и тогда он сел, выудил сигарету из кармана рубашки и прикурил у Чака. Потом еще придвинулся и сказал:
— Будем исходить из того, что они узнают о том, что мы были в форте. Если уже не знают.
Чак кивнул.
— Бейкер наверняка расколется.
— И этот охранник у лестницы. По-моему, ему поручили следить за нами.
— Или он просто хотел, чтобы мы расписались в журнале прихода и ухода.
— В любом случае нас запомнили.
На бостонском маяке завыла сирена; все детство Тедди в Халле прошло под эти ночные протяжные звуки. Ничего более тоскливого он не знал. При этих звуках хотелось обнять все, что угодно, — человека, подушку, себя.
— Нойс, — напомнил Чак.
— Да.
— Он действительно здесь?
— Собственной персоной.
— Господи, но каким образом, Тедди?
И Тедди рассказал ему о Нойсе, о полученных им побоях, о его враждебности, страхах, дрожащих конечностях, слезах. Он рассказал Чаку все, кроме намеков Нойса на самого Чака. Последний слушал его, время от времени кивая и глядя на Тедди так, как подростки глядят на вожатого в бойскаутском лагере, когда в сумерках все сидят вокруг костра и слушают байки про привидения.
А чем их история, в сущности, отличается от этих баек? — подумал Тедди.
Когда он закончил, Чак спросил:
— Ты ему веришь?
— Я верю, что это он. На все сто.
— Может, у него психологический срыв. Без дураков. Сам говорил, в прошлом с ним такое уже бывало. Тогда все законно. В тюрьме он срывается, и начальство говорит: «Слушайте, когда-то он был пациентом „Эшклифа“. А давайте пошлем его обратно».
— В принципе возможно, — сказал Тедди. — Но когда я его видел в последний раз, он производил впечатление абсолютно нормального человека.
— Когда это было?
— Месяц назад.
— За месяц может многое измениться.
— Это правда.
— А как насчет маяка? — спросил Чак. — Ты веришь, что там сидят сумасшедшие ученые, которые, пока мы с тобой беседуем, вставляют электроды в мозг этого Лэддиса?
— Я сомневаюсь, что они там перерабатывают отходы.
— Я тоже. Но все это, согласись, попахивает гран гиньолем.>[16]
Тедди нахмурился:
— Это что еще за хрень?
— Ужастиками, — сказал Чак. — Сказочными страшилками.
— Я знаю, что такое страшилки и ужастики. Я спросил про гран гиньоль.
— Это французское выражение. Прости.
Глядя на то, как Чак пытается спрятать за улыбкой свое смущение или просто подумывает о том, чтобы сменить тему, Тедди сказал:
— Вы там в своем Портленде, я вижу, напирали на французский?
— В Сиэтле.
— Ах да. — Тедди приложил руку к сердцу. — Прости.
— Просто я люблю театр, — сказал Чак. — Это театральный термин.