…оставив бутылку на рабочем столике.
Он толкнул сетчатую дверь, пересек лужайку и поднялся по ступенькам в беседку, она же следила за его приближением, насквозь мокрая, отталкиваясь одной ногой от пола и тихо раскачиваясь взад-вперед.
— Детка, когда ты все это выпила? — спросил он.
— Утречком. — Она показала ему язык, а потом с задумчивой улыбкой задрала голову к неровному потолку. — Там мало оставалось. Не могу заснуть, а хочется. Ужасно устала.
За ее спиной, в озере, плавали три бревнышка, и, хотя Тедди сразу понял, что это никакие не бревнышки, он поспешил перевести взгляд на жену.
— Отчего ты так устала?
Она вздернула плечиками и развела руками.
— От всего этого. Ужасно устала. Хочу домой.
— Ты дома.
Она показала вверх.
— Домой-домой.
Тедди еще раз поглядел в сторону бревнышек, медленно дрейфующих по воде.
— Где Рейчел?
— В школе.
— Она еще слишком маленькая для школы, детка.
— Только не для моей школы, — сказала его жена, оскалившись.
И тут он закричал. Крик был такой страшный, что Долорес свалилась с качалки, а он перепрыгнул через нее, перемахнул через перила и побежал, выкрикивая «нет» и «господи» и «Христом богом» и «только не мои детки», вопя, крича, стеная.
Он с ходу бросился в озеро, споткнулся, упал лицом вниз, вода накрыла его, как нефтяное пятно, но он все плыл и плыл и вынырнул аккурат среди трех дрейфующих бревнышек. Его деток.
Эдвард и Дэниел лежали лицом в воде, а вот Рейчел плавала на спине с открытыми глазами, обращенными к небу и облакам, в зрачках та же опустошенность, что и в глазах ее матери.
Он выносил их одного за другим и бережно складывал на берегу. Держал крепко, но нежно. Осязал все их косточки. Гладил по щекам. Оглаживал их плечи, грудь, ноги, ступни. Обцеловывал.
Потом рухнул на колени, и его рвало так, что в районе солнечного сплетения разгорелся пожар, а в желудке не осталось даже крошечного кусочка.
Он вернулся к утопленникам, чтобы сложить им руки на груди, и тут обратил внимание на то, что у Дэниела и Рейчел вокруг запястий следы от веревок, и тогда он понял, что Эдвард стал первой жертвой. А эти двое ждали на берегу своей очереди, все слыша, зная, что она за ними вернется.
Он еще раз поцеловал всех троих в обе щеки и в лоб и закрыл Рейчел глаза.
Брыкались ли они, когда она несла их в воду? Кричали? Или обмякли и лишь скулили, смирившись с неизбежным?
Он вспомнил, как первый раз увидел свою будущую жену на танцах в фиалковом платье, увидел это выражение лица, в которое сразу влюбился. Тогда подумалось, что оно вызвано ее неуверенностью: в шикарном платье, в шикарном клубе. Но он ошибся. Это был ужас, не очень-то и замаскированный, ужас, поселившийся в ней давно и навсегда. Ужас перед внешним миром — поездами, бомбами, громыхающими трамваями, отбойными молотками, темными улицами, русскими подлодками, кабаками с буйными завсегдатаями, океанами с акулами, азиатами с красными цитатниками в одной руке и винтовками в другой.