Так отчего же герой Пушкина обречен уже в тот момент, когда получает имя: ведь он не святой Жермен, а будничный Германн? Разве что с двумя «нн», которые ужасно непривычны современному письму — и кажутся попросту дополнительным штришком, подчеркивающим безликость героя — «NN»?
Почему Сен-Жермен, а за ним и «московская Венера», и Чаплицкий пользуются картами безнаказанно? За что Германн низвергается в пропасть ничтожества?
Брюзжащий Наполеон на острове Святой Елены, обрюзгший, обсыпанный перхотью мундир, мятая треуголка, бывший император преследуем воспоминанием о последнем своем триумфально-проигрышном походе на Париж. Или — Пестель, тут же расколовшийся в Петропавловке, тетрадками за присест строчащий признания «Комиссии по тайным обществам» и потом все равно повешенный.
Оба они, в отличие от Германна, понесли по очевидным заслугам…
Ведь Германн играл на свои (откуда военный инженер взял такую огромную сумму — 47 тысяч — это другой тревожный вопрос, не имеющий ответа), не был мотом, повесой, легковесом, а был всячески основателен и добродетелен. Был ли он эгоистом? Да, но не больше, чем остальные, «выжившие» игроки. Ведь сколько ни малюй его автор (на мазурке Томский о трех злодеяниях, брутальность с дамами), все равно его жаль, как жаль подспудно всех самых злобных коротышек.
Да, почему Пестеля Николай I повесил, а Пушкина, который признался ему, что, окажись он 25 декабря 1825 года (25.12.1825 → 7.3.7 → 17, кстати) в Петербурге, он бы примкнул к Рылееву, — не только помиловал, но и пожаловал «умнейшим человеком России»?!
Известно, что в черновиках Пушкин варьировал расчет ставки Германна. Вместо 47 он пробовал 67.
Однако остановился на 47. Подсчитаем расклад по выигрышам: 47 → 3+1+7; 47 + 47 = 94 (13); 94 + 94 = 188 → 17, — что и неудивительно.
Еще о числах. Не раз было отмечено, что 17 — число, метонимически определяющее онтологическую структуру петербургской утопии. Например, в эссе Евгения Иванова, написанном в 1907 году (17, кстати), указывается, что 17 — число судьбы города, число вещее. Что 17 оказывается петербургским числом у автора «Медного всадника», поскольку в 17-й главе Апокалипсиса говорится о сидящей на Звере блуднице. Что высота Медного Всадника — 17,5 футов (17:30 — время дуэли Пушкина). И что нумер, в котором сидит Германн в Обуховской лечебнице, — 17-й. Остается к этому списку добавить, что Достоевский переписывал «Пиковую даму» в виде «Преступления и наказания», живя в доме № 7 в Столярном переулке, в 17-й квартире… И что кошелек, вынесенный Раскольниковым от процентщицы, содержал 317 рублей серебром, что расстояние от его дома до дома старухи было ровно 730 шагов…