Проезжая мимо дома, в котором жил Захар, он сбавил ход, но не заехал к брату. Не потому, что было уже поздно, а потому, что чувствовал себя совсем разбитым.
Сурки то и дело перебегали глянцевитую дорогу, вьющуюся среди полей, воскресших из мертвых. «Газик» рвался вперед как застоявшийся рысак. Укорачивая его бег, Синев оглядывался по сторонам, удивляясь, как все-таки выжила, выстояла низкорослая пшеничка... А сумеет ли Наталья Журина превозмочь свою новую беду? Хватит ли у нее сил? Вдовы, вдовы, вам и до сих пор не дает покоя запоздалое эхо прошлого, которое нет-нет да отзовется острой болью в душе русской женщины.
— Павлуша, неужели это правда?.. — В дверях стояла, вытирая слезы, его добрая Романовна.
Он впервые обнял ее, приласкал, и она, сдержанно всхлипывая, преклонила седую голову.
— Идите отдыхайте. Идите, не расстраивайтесь. Мы с вами еще поговорим.
Не снимая парусиновых туфель, он прилег на диван, придвинул к себе пепельницу... Старую кладку легче взорвать, чем разбирать по кирпичу. Так и время: иные рядки дней до того крепко схвачены цементом событий, что крошатся, становятся мусором, но не отделяются друг от друга. Разобрав до основания несколько минувших лет, с трудом сбережешь годного материала для нескольких месяцев, а все остальное — щебень.
В сорок первом году он вывел дивизию из окружения: этого у него никто не отберет, об этом было объявлено на весь мир по радио. А что в сорок втором? Отступление и отступление до самого Кавказа. Пропустив еще целый год, — случай под Харьковом нуждался в особом, тщательном исследовании, — он стал припоминать день за днем наступательный период войны.
Так, разбирая ряд за рядом слежавшуюся кладку прошлых лет, он бережно вывел по одну сторону штабелек из целых кирпичин, а по другую сторону образовался ворох щебня — ошибки и просчеты, без которых вряд ли кто обходился там, на фронте. Но именно среди щебенки и затаилась мина замедленного действия, готовая вот-вот взорваться... Он быстро встал с дивана, подошел к распахнутому окну, расстегнул ворот рубашки. Гул сражения на совхозном поле южнее Харькова отчетливо долетал до него сейчас. Он слышал этот бой на всех звуковых регистрах — от гулких ударов басовитых гаубиц до звончатого переката ружейной пальбы на переднем крае. Но, странно, самого боя он не видел. И как ни пытался представить себе лейтенанта Круглова — ничего не получалось: его то и дело заслоняла собой Наталья Журина, будто он в упор стрелял не в лейтенанта, а в нее. И она прямо, доверчиво смотрела ему в лицо, чуть улыбаясь одними уголками губ. Он поднес руку к глазам, защищаясь от улыбчивого взгляда Натальи. Лучше бы она смотрела осуждающе. Лучше бы никогда не встречаться с ней...