Какая ведь — не подымет головы, не взглянет в его сторону. До чего же непостоянная эта Надежда Николаевна: то улыбнется, заговорит, как с равным, больше того, сама пригласит пройтись после работы по берегу протоки; то, как бы спохватившись, посуровеет, заторопится домой, сухо бросит на ходу: «Не забудьте, Герасимов, во вторник очередное занятие».
Она руководила кружком конкретной экономики. Федор первым записался в кружок, узнав, что вести его будет не кто иной, как Бороздина. Он готов был штудировать что угодно, только бы встречаться с ней хоть раз в неделю. Ну, а конкретную экономику сам бог велел изучать бригадиру. И он теперь все чаще просиживал в библиотеке допоздна, упрямо одолевая книжку за книжкой. Добрался и до «Капитала», чтобы быть, так сказать, на высоте. Его прилежание было замечено. Надя спрашивала старательного ученика лишь в исключительных случаях, когда никто не мог ответить на какой-нибудь вопрос. Он вставал и четко, по-военному, словно на занятиях по тактике, объяснял, что такое выработка на человеко-день или из чего складывается себестоимость кубометра кирпичной кладки; а она утвердительно кивала головой и в заключение говорила: «Видите, товарищи, оказывается, очень просто».
В общем, на что только не способна эта любовь, вдобавок к тому еще и безответная!
Случалось, что после занятий они шли вместе в столовую. А недавно Надя попросила Федора проводить ее до поселка геологической экспедиции.
Наконец-то можно будет поговорить по душам.
— Вы любите научно-фантастическую литературу? — неожиданно спросила Надя.
— А что?
— Так, интересно.
— Нет, не люблю..
— Но почему же?
— Холодом веет от таких романов.
— Не понимаю вас, Герасимов.
И он вынужден был доказывать ей, что фантастика, может быть, и увлекает тех, кто интересуется техникой будущего, но составить себе представление о человеке будущего по таким книжкам невозможно. Совсем чужие люди. Конечно, умные, образованные, но какие-то неземные, лишенные всяких чувств. Мы вот до сих пор восхищаемся Спартаком, поем песни о Степане Разине, читаем стихи о декабристах, а герои фантастических романов, кроме своих ракет, знать ничего не хотят: они будто переселились на Землю из других миров, им будто не приходилось держать в руках учебников истории; в общем, их интересуют только одни галактики. Да и любят эти люди холодно, не ревнуя, не страдая, не радуясь. Поэтому он, Герасимов, скорее прочтет исторический роман, чем фантастический, если уж не окажется в библиотеке стоящей книги о нашем времени.
— Какие рассуждения в космический век! — сказала Надя. — А я думала, что вы — мечтатель.