Пан Бербелек перешел в библиотеку. Прикурив от свечи, он погрузился в угловое кресло. Тереза заглянула в приоткрытую дверь, как обычно перед тем, как отправиться на покой, спрашивая, не нужно ли чего эстлосу, может, черной теи — нет, ничего не нужно, поблагодарил он. Дом был погружен в тишину. Временами только из-за окон доходил стук копыт, когда по брусчатке мостовой катились ночные дрожки; иногда доносился человеческий голос.
— Можно?
Пан Бербелек чуть не упустил никотиану.
— Пожалуйста.
Абель деликатно прикрыл дверь библиотеки за собой. Иероним отложил никотиану в пепельницу, присматриваясь к формам, которые принимал в полумраке дым. Абель воспользовался ситуацией и подошел поближе, остановившись перед наполовину прикрытой тяжелыми шторами статуей Каллиопы.
— Она хочет ехать в Толосу, к дяде и его семье, — сообщил парень.
Пан Бербелек провел ладонью в воздухе, дым кружил вихрями вокруг пальцев.
— Я оплачу вашу поездку.
— Я не уверен, будет ли это наилучшей идеей.
— Честь играет? У вас имеются какие-нибудь сбережения?
— С той Толосой. Я не уверен. Но вы сильно хотите от нас избавиться.
— А ты в этом не уверен?
— Несколько поспешное решение, после одной беседы. Вам не кажется?
Пан Бербелек поглядел на сына. Абель лишь раз мигнул, но форму удержал.
— Это будет уже другая беседа, — сказал эстлос. — Сомневаешься?
— Вы хотите от нас избавиться.
Иероним раздавил остатки никотианы, после чего указал сыну на стул возле шкафа. Абель уселся, смерил отца взглядом, встал, придвинул стул на пару шагов ближе и снова уселся.
Пан Бербелек постукивал перстнем Саранчи по поручню кресла, приглядываясь к парню из под опущенных век.
— Видимо, ты прав, — буркнул он. — Наверняка, я предпочел бы именно так… Вынесешь ли ты чуточку несвежей откровенности?
— Пожалуйста.
— Из меня никудышный отец, Абель. Я вообще никудышный мужчина, человек, разрубленный на половинки и слепленный из остатков, чего там осталось. Я сейчас не плачу над собой; просто говорю, как оно есть. То, что выжило из Иеронима Бербелека после Коленицы… Ты видишь лишь развалины и золу. И еще немного гноя Чернокнижника. Так что, в этом наверняка имеется и какая-то доля эгоизма. Тем не менее, и для вашего же добра было оторваться от моей морфы, пускай и слабой, но ведь кровь делает вас податливыми — так что, лучше сбежать как можно скорее, пока глина твердая. Я так считаю. До сих пор я в этом сомневался, но когда вас увидел… — Он выполнил неспешный жест левой рукой, той самой, с перстнем, как бы обрисовывая в полутьме силуэт парня. — Тебе сколько лет?