Чаще всего в Остроге ее видели они: охотники и звери — которых, не будучи ним родом, она не умела вовремя заметить и распознать, особенно хищников: горящие глаза во мраке и неожиданный шелест в зарослях. Леса Святовида были полны зверей, диких, самых диких, с морфой, которой не коснулось человеческое хитроумие, бесцельных, служащих исключительно целям Леса. Вскоре до нее дошло, что всего этого никак нельзя разделить — Святовида и леса — поскольку из не разделяли сами вистульцы. Во время своих путешествий Аурелия натыкалась на изготовленные ими топорные изображения, тотемные столбы, словно оси вращения разогнанной зелени, вбиваемые то тут, то там в соответствии с таинственным планом, не менявшемся на протяжении шаблоне — печать антома Святовида, но древнее самого Святовида. Ей вспомнилось одно из богохульств Антидектеса: сами по себе боги не существуют, но существуют их Формы, готовые для заполнения первой же встречной Мощью, рожденные вместе с рождением человека.
В усадьбе, кроме десятка хоррорных, Янны и стратегоса со слугами, по-видимому, не покидающими своих комнат в восточном крыле, проживало несколько пожилых вистульцев, с которыми, естественно, Аурелия никак не могла бы объясниться. От порте она знала о какой-то старенькой «хозяйке двора», комнаты которой находились под комнатами Иеронима — это, должно быть, была та самая эстле, которую видела в ночь своего второго пробуждения.
Аурелия встретила ее еще раз, в последнюю ночь.
Сразу же после заката прошел дождь. Луна гляделась в лужах внутреннего двора, странный вид. Сидя на каменном столе под дубом, Аурелия ела святовидовы груши и наслаждалась воздухом после ночного ливня — она знала, что об этом запахе после возвращения домой рассказать не сможет.
Смечками груш она плевала под колодезный сруб.
Седовласая эстле неожиданно появилась из тени сада. Рукава ее платья были высоко подкатаны, руки запачканы чем-то темным, нереальный лунный свет сгущал все краски. Старуха остановилась возле колодца, потянула журавль, опуская ведро в глубину, дерево громко затрещало. Аурелия молча глядела. Эстле вытащила ведро и склонилась, чтобы обмыть руки. И только тогда девушка узнала эту краску, отблеск этой черноты.
Она соскочила со стола.
Эстле оглянулась на нее.
— Это ты.
— Выходит, затем их держишь здесь, все эти своры собак.
— Аурелия, так?
— Кто это был?
— Моя дочка. Подойди.
Аурелия подошла. Эстле стряхнула ладони.
— Ты обязана его стеречь.
— Я его стерегу.
— Никогда уже после того не был он собой. Ее одну любил. Не верь в то, что о нем сейчас говорят.