Может, будущее не такое. А может, и такое. Но в любом случае подобное будущее достается Миллисент Ка,
* * *
Растет Милли, как и все остальные дети, в музыкальном владении. Она обучается игре на альте, пожалованном леди (всего-то десять секунд долга в день, аккуратно занесенные в информационный транспондер, вживленный в ее правую ладонь), учится читать в благотворительной школе (несколько минут долга за день обучения), играет в баскетбол на площадке (пять секунд долга за игру), загорает на пляже, делая свою прекрасную и без того смуглую кожу еще темнее (тридцать секунд долга за дневное купание), и еще любит своих маму и папу, что, конечно же, пока совершенно бесплатно.
Родители обучают ее премудростям долга. Как в течение жизни следить за счетом, чтобы стать свободной в зрелом возрасте. А потом вдруг пытаются втолковать ей, что ничего бесплатного в жизни не бывает. На подобное противоречие она качает головой.
— Я буду поступать по-другому, — заявляет она. — Я найду свой путь.
Ее мама и папа счастливо кивают, вспоминая, что и они когда-то были такими же молодыми и наивными.
Когда Милли исполняется одиннадцать, в дом по соседству въезжает семья певца-кастрата — его светлость выменял их на долги восьми музыкальных семей, в том числе и литавриста, что жил через улицу. Когда папа Милли обнаруживает, что громогласный барабанщик больше не их сосед, он падает на колени и вопиет:
— Да славится его светлость!
Милли и дела нет до его мелодрамы.
— Кто такой кастрат? — спрашивает она, наблюдая за въездом семьи. Ее любопытство объясняется отсутствием у них инструментов.
Папа заливается краской и бормочет что-то о концерте: ему необходимо подготовиться. А мама смеется и заключает мужа в широкие объятия.
— Кастрат — это мужчина, голос которого похож на сопрано, меццо-сопрано или даже контральто, — объясняет она. — И такой голос получается после отрезания некоей части мужской анатомии, — и она подкрепляет свои слова жестом, изображающим ножницы, из-за чего румянец папы Милли сгущается еще больше.
— Это ужасно, — автоматически произносит Милли, с возросшим интересом наблюдая за новоприбывшими. У них сын ее возраста, который без движения сидит на велорикше. Он очень бледен и выглядит больным.
— Долговые условия у кастратов очень хорошие, — как ни в чем не бывало объясняет папа Милли. — Но если на это соглашаться, то обязательно до наступления половой зрелости. И все-таки подобное решение — слишком тяжкое бремя для ребенка.
Милли высовывается из окна, чтобы получше разглядеть, как отец мальчика осторожно поднимает сына из велотакси. Он тщательно следит, чтобы не стеснить паренька, словно у него болит в том месте, будь которое указано, папа Милли покраснел бы еще гуще.