Милли хватается за качели и без сил валится на керамическое сиденье. Алесса улыбается ей с песка.
— У тебя невероятно скверное чувство регулирования долга, — заявляет он. — Они могли поколотить тебя. Или того хуже.
— Эй, я спасла твою задницу!
— Ох, да я не жалуюсь. — Алесса поднимается и, морщась от боли, садится на качели рядом с Милли.
— Там и вправду должно еще болеть? — спрашивает она.
— Еще немного, и заживет.
— Но это ужасно!
— Вовсе нет, — отвечает Алесса и берет Милли за правую руку. Он трет транспондер, вживленный в ее ладонь, и по пальцам Милли пробегает дрожь. — Сколько ты должна его светлости?
— Шестнадцать лет, девять месяцев и пятнадцать дней.
— И когда тебе исполнится восемнадцать, все это будет закодировано в твои гены. И большую часть жизни ты будешь выплачивать ему долг — или же станешь халявщицей и потеряешь руку. А вот мне его светлость покрыл стоимость операции и почти все остальное: школу, питание, уроки пения. Мне надо прослужить его вассалом лишь несколько лет. А если понравлюсь публике, то еще меньше. И если я когда-нибудь захочу детей, то поступлю, как папа, — возьму в долг у врача-генетика.
Милли признает, что звучит это весьма неплохо. Лучше, чем любой из вариантов, на которые ей и остается надеяться в жизни.
* * *
Раз уж это будущее, то с течением времени кое-что да проходит. Милли упражняется на альте денно и нощно. Однако все кругом уже поняли: музыкальный дух родителей ей не передался. Она — техник. Да, она может играть на инструменте — но он не поет. Просто не дано ей выражать свои чувства посредством струн.
Когда ей исполняется пятнадцать, она играет в Тональном зале перед его светлостью, который смотрит на нее, словно на неудачное вложение.
Загорелую и нестареющую леди Аманзу Коллинз, впрочем, это совершенно не беспокоит. Она вышагивает вокруг Милли, изучая ее игру на альте под всевозможными углами.
— Великие свершения, — шепчет она. — Я ожидаю великих свершений.
— Но, любовь моя, — хнычет его светлость, — где же тот виртуоз, о котором мы спорили?
— Черта еще не подведена, — отрезает леди, и по ее невозмутимому лицу пробегает хитроватая улыбка. — И я, кстати, не спорила на виртуоза. Я утверждала, что она свершит великое.
Его светлость вздыхает и машет рукой, отпуская Милли. Милли делает реверанс, и тогда леди говорит ей:
— Однажды ты очень удивишь его светлость, юная Миллисент Ка.
Несмотря на поддержку леди, Милли уже знает правду. Она бредет по полу из искусственного мрамора к местам для гостей, где родители заключают ее в объятия. Пускай ей хочется бежать в слезах прочь из замка, она дожидается выступления Алессы. Ее лучший друг отвешивает поклон его светлости и поет самую восхитительную песню, какую она когда-либо слышала. Милли бросает взгляд на свой устаревший считыватель. Согласно чартам, выступление Алессы в реальном времени слушают семь миллионов человек — и все меняют секунды своей жизни, лишь бы ощутить радость от безупречного голоса Алессы. Темные глаза Милли наполняются слезами.