Стою я у колодца,
Щетинюсь от тоски,
Приди же уколоться
Об эти волоски!
В общем, сильно лирическая песня была, только вот припев как-то позабылся.
Без припева дело застопорилось, поэтому приятели плюнули два и новую завели:
Стрекочет трактор вдали,
Солнце пятки печет,
Мы с Ванюшкой лежим,
Он здоровый как черт.
Ваня, Ваня, не терзай мою грудь,
Дай ты мне Ванюшка хоть чуть-чуть отдохнуть!
Уж тут-то припев никуда не делся, и как грянули его участковый с уполномоченным, так три сосны аж пригнулись, как вражины под пулями, а с ними и весь лес присел.
Поют, а сами меж трех сосен блуждают, да не нарочно, а как-то само по себе получается, головы дурные, вот ногам и нет покоя. Только Дикого Кура все не видать. Притомились, охрипли, сполоснули горло живодкой и, как водится, пригорюнились. Тут уполномоченный вспомнил свое босоногое детство, проведенное, по его словам, где-то в далеком Буэнос-Айресе, подпер голову рукой, чтобы не падала, плюнул в третий раз, да и затянул так тоненько, по-бабьи, жалостливо в общем:
Вот кто-то с горочки спустился,
Никак бамбино мой идет,
На нем развесистое пончо,
Оно с ума меня сведет…
Вот тут-то Кур и объявился собственной персоной. Как полагается, в застиранной добела защитной гимнастерке с латунными пуговками и разрезами на спине для крыльев, широченных полосатых штанах по колено, на голове — оранжевый гребень, как у панка, а на ногах — шпоры. Свои, между прочим, природные.
— Чего это, — говорит, — вы без меня празднуете, — да еще и слова перевираете на нездешний лад? Вот я вас!
Приятели, однако, не растерялись, а протянули руки с полупустой четвертью, в которой плескалась живодка, и спросили:
— Третьим будешь?
Надо сказать, это вот «третьим будешь» и есть самое сильное дружильное заклинание. Мало кто в Растюпинске может противиться его действию, разве что какие-нибудь феминистки и лесбияны, да и те не всегда. И хочется ответить: «Нет, давайте без меня», а язык не поворачивается, честное слово, натуральное колдовство, не иначе. На себе испытывал.
Дикий Кур смущенно поскреб землю лапой, кукарекнул разок-другой для вида и сдался.
— Буду, — сказал.
Тем более что ему, как существу ненаучному, абстинентный синдром был совершенно неведом. Из разных миров они — Дикий Кур и этот самый синдром, поэтому и не пересекались никогда.
Вот бы и нам так!
И началось у них веселье.
6.
Старенькая дахардяга, нерешительно огибая выбоины на асфальте там, где их можно обогнуть, с печальным вздохом левитируя над разверстыми канализационными люками, медленно продвигалась в сторону центральной площади города Растюпинска. Изобретатель нервно вышагивал рядом, время от времени покрикивая: